Бернадетт Энн Пэрис - За закрытой дверью

– Надо было отказать!

– Я больше не могу отказывать, Джек. Я слишком привыкла быть совершенной. Говорить только то, что следует. Не возражать. Как ты и хотел. Желаешь отменить приглашение – пожалуйста. Пусть наши друзья привыкают к мысли, что никогда не увидят Милли. Кажется, Мойра и Джайлс мечтают с ней познакомиться? Что ты им скормишь?

– Я думаю сказать им, что твои родители внезапно поняли, как им не хватает их ненаглядной дочери, и мы отправили ее в Новую Зеландию.

Почти как я и предсказала: с глаз долой – из сердца вон. Меня передергивает. Я обязана отстоять праздник для Милли!

– А если родители решат приехать, например, на Рождество? Что ты скажешь, когда они заявятся к нам и спросят, где Милли?

– Это вряд ли. Кстати, есть шанс, что к тому моменту она уже не выдержит и умрет. Хотя я очень надеюсь, что нет: обидно будет, если после столь долгой подготовки, потратив кучу сил, я получу ее лишь на каких-то полгода.

Чувствуя, как от лица отхлынула вся кровь, я резко отворачиваюсь, чтобы только он этого не увидел. Колени подгибаются, и на ногах меня держит лишь всепоглощающая, сокрушительная ярость. Я непроизвольно сжимаю кулаки, и он, заметив это, усмехается:

– Похоже, тебе хочется меня убить.

– Да, но это подождет. Сначала я заставлю тебя страдать, – отвечаю я, не сдержавшись.

– Боюсь, это будет непросто, – отзывается он, явно забавляясь этой мыслью.

Нельзя терять бдительность. Шансы на то, что наши друзья увидят Милли живьем и им не придется верить Джеку на слово, тают с каждой секундой. Он не должен догадаться, что это именно я хочу устроить вечеринку, иначе тут же позвонит Эстер и скажет, что мы решили отметить день рождения в узком кругу.

– Просто позвони и отмени приглашение, – говорю я так, будто сейчас расплачусь. – Я буду не в силах сидеть тут и делать вид, что все хорошо!

– Тогда это будет отличным наказанием за то, что ты пригласила Дженис.

– Нет, Джек! Пожалуйста, не надо! – умоляю я.

– Обожаю, когда ты меня упрашиваешь! – с придыханием восклицает он. – И особенно приятно, что получаешь ты противоположный эффект. А теперь поднимайся к себе. Мне нужно готовиться к вечеринке. Возможно, это не такая уж плохая идея: когда все познакомятся с Милли, они еще больше проникнутся моим великодушием.

Сгорбившись, я шаркающей походкой поднимаюсь по лестнице впереди Джека. Надеюсь, вид у меня достаточно подавленный. В гардеробной я двигаюсь нарочито вяло, лихорадочно соображая, как отвлечь его, чтобы вытащить таблетки из туфли и спрятать в домашней одежде.

– Ты уже рассказал соседям, что у тебя есть не только депрессивная жена, но и умственно отсталая свояченица? – спрашиваю я, скидывая обувь, и начинаю раздеваться.

– Зачем? Я же не собираюсь их с нею знакомить.

Повесив платье на плечики, беру с полки пижаму.

– Но они увидят ее в саду, когда здесь будет праздник, – продолжаю я, одеваясь.

– Им не виден наш сад.

Тянусь за обувной коробкой.

– Виден, если смотреть из окна на втором этаже.

– Из какого окна?

– Которое выходит на сад, разумеется. – Я киваю в сторону окна. – Вон из того.

Он поворачивает голову к окну, в этот момент я приседаю, ставлю коробку на пол и беру в руки туфли.

– Ничего они оттуда не увидят, – заключает он, вытягивая шею, пока я выуживаю из туфли салфетку. – Слишком далеко.

Запихиваю добычу за пояс пижамных штанов, ставлю туфли в коробку и выпрямляюсь:

– Значит, тебе не о чем волноваться.

Поставив коробку в шкаф, направляюсь к выходу. Только бы салфетка не выскользнула! Таблетки разлетятся по всему полу… Джек идет за мной по пятам. Открываю дверь спальни и вхожу, ожидая, что он вот-вот рванет меня обратно и потребует объяснить, что это за выпуклость на талии. Дверь за мной закрывается. Я все еще боюсь верить, что все получилось, но, когда в замке поворачивается ключ, от невыносимого облегчения у меня подкашиваются ноги. Дрожа всем телом, я оседаю на пол. Потом, сообразив, что Джек мог лишь сделать вид, будто мне удалось его провести, вскакиваю и прячу таблетки под матрас. Сажусь на кровать, пытаясь осмыслить тот факт, что за последние пятнадцать минут добилась большего, чем за пятнадцать месяцев. Правда, только благодаря Милли, которая ждет, что я убью Джека. Ничего удивительного: в ее аудиокнигах убийства – привычное дело. Она, конечно, плохо представляет, что значит в действительности кого-нибудь убить. В ее мире, где грань между реальностью и вымыслом размыта, это лишь способ решить проблему.

В самый первый раз, когда Джек наконец выпустил меня из комнаты в подвале, я, к своему стыду, буквально на нем повисла. Я провела там бесконечную мучительную ночь, а мысль о том, что я сама навлекла на себя этот кошмар, лишь усиливала отчаяние. До того момента я и представить не могла, что ждет Милли после переезда. Понимала, конечно, что Джек будет ее как-то пугать, но не сомневалась, что смогу защитить ее от самого страшного: она всегда сможет прийти ко мне, я все равно буду рядом. Держать Милли взаперти в жуткой комнате, чтобы в любой момент упиваться ее страхом… Такого я не ожидала, хотя Джек не раз говорил, что ему нужен кто-то вроде пленника. Его бесчеловечность заставляла меня содрогаться, но хуже всего было думать о том, что он не вернется и я умру от обезвоживания, как Молли, и не успею помочь Милли. И я сломалась. Когда наутро он наконец открыл дверь, я едва не лепетала слова благодарности, обещая сделать все, что угодно, только бы он снова не запер меня там.

Он поймал меня на слове и придумал новую игру. Специально изобретал невыполнимые задания и под предлогом моего непослушания опять и опять тащил меня в подвал. Пока я не ударила его бутылкой, он позволял мне самой составлять меню для наших гостей. И я, конечно, выбирала хорошо знакомые блюда. Но после того случая составление меню стало его прерогативой, и он заставлял меня готовить по самым сложным рецептам. Если еда выходила неидеально – к примеру, мясо было жестковато или рыба передержана, – то после ухода гостей он отправлял меня в подвал и запирал на всю ночь. Вообще-то повар из меня был неплохой, но под таким давлением я часто совершала глупейшие ошибки, и впервые все прошло гладко лишь через пять месяцев – в тот вечер, когда у нас ужинали Эстер и Руфус.

Даже если мы сами ехали к кому-то на ужин, то по возвращении он, как правило, все равно запирал меня в подвале, недовольный чем-то сказанным или сделанным мною. Однажды он наказал меня лишь за то, что я не доела десерт. Понимая, как действует на него мой страх, я пыталась сохранять самообладание, но тогда он, стоя за дверью, охрипшим от возбуждения голосом требовал от меня представить в этой комнате Милли. В конце концов я принималась умолять, чтобы он прекратил.