Альбина Нури - Обреченные на страх

– А этот «другой» любит только себя.

– Примерно так. – Ефим Борисович снова замолчал.

Я нетерпеливо ждала продолжения истории. В районе желудка появился противный холодок. Похоже, они сотворили что-то плохое с бедной Любашей. Что там случилось? Изнасилование? Издевательство?

– До сих пор не знаю, было ли у нее что-то с Ильей. Чувство свое к нему она скрывала – все же она учительница, а он ученик, пусть и почти ровесники. Когда мы после беседовали, Илья клялся и божился, что ничего ей никогда не обещал и пальцем не тронул, и наедине-то с ней никогда не оставался. А она утверждала другое. В общем, Люба ему письмо написала. И из письма этого явствовало, что кое-какие надежды он девушке подавал и было между ними что-то. Но потом он перестал замечать Любу, посмеивался над ее любовью. Трогательное такое письмо, пронзительное, простодушное, как и она сама… И всем про него стало известно. Всей школе.

– У Ильи что, хватило совести обнародовать…

– Говоря по чести, не помню, как это вышло. Некоторые подробности выцветают, пропадают из памяти. Но у меня есть привычка вести дневник, так что мы с вами этот момент проясним. Когда все выяснилось, Валера ходил как оглушенный. До этого момента он не знал, кто его соперник. В общем, драка была, и он побил Илью, сильно побил. Дружбе конец пришел. Вроде и помирились после, но как раньше уже не общались, по-моему. А там уже и выпускной, разъехались и…

– А Любаша?

– Ей, бедняжке, хуже всех пришлось. И сердце разбито, и позор. Многие над ней смеяться стали. Старшеклассники проходу не давали – насмешки, обидные слова, рисунки на стенах, намеки… У Ильи синяки зажили, Гаранин уехал и забыл свою первую любовь, а ей каково тут жить? В общем, она попыталась руки на себя наложить. Выпила уксусную эссенцию.

– Боже мой! – выдохнула я. Что за способ уйти из жизни! Мучительный, жуткий… – Так она умерла?!

– Выжила, – отрывисто проговорил Ефим Борисович. – Инвалидом осталась. Ожог пищевода. Говорить не может, не то что петь.

Я не могла найти слов. Банальная, тривиальная история закончилась трагедией. Хотя закончилась ли?

– Где она сейчас? Любаша живет здесь, в деревне?

Ефим Борисович покачал головой:

– Ни она, ни родные ее здесь не остались. Насколько я знаю, несколько лет назад они жили в Казани. У меня записан и ее номер, и номер матери, могу уточнить.

– А вам не кажется, – выпалила я, – что Любаша может оказаться причастной?

– Та девушка, которую я знал, не могла такого натворить, – твердо заявил Ефим Борисович. – Такие зверства, да еще и с детьми… Она ведь еще и учитель ко всему прочему.

Тоже мне аргумент! Учителя что – святые? Я отодвинула от себя наполовину опустевшую чашку, надкусанный пряник и бросилась в бой.

– А я думаю, человек в ее положении может оказаться способен на многое! Может, Любаша с ума сошла от боли и обиды! Илья ей жизнь сломал. А остальные тоже руку приложили – может, один письмо как-то выкрал, другой насмехался и обижал. Может, и Валерий, оскорбленный в лучших чувствах, руку приложил. Откуда нам знать?

– И что она сделала? Ведь Любаши не было рядом, когда ваша сестра падала со скалы. И в других случаях – тоже.

– Может, порчу навела, – угрюмо ответила я, не желая расставаться с логичной, на мой взгляд, версией. – Не знаю как, но чувствую: дело в этом!

– Хорошо, возможно, вы правы, Яша, – сдался Ефим Борисович. – То, что мы не понимаем, как это можно было организовать, вовсе не значит, что такое невозможно в принципе. Нужно все проверить.

Теперь нас было двое – я и Ефим Борисович, и от этого я испытывала невероятное облегчение. А еще – легкие угрызения совести от того, что впутала милейшего человека в мутную историю.

– Уже полседьмого, – сказал он, – рабочий день у людей окончился.

– Простите, задержала вас… – промямлила я.

– Да я не о том, – отмахнулся директор. – Мой рабочий день не нормирован. У нас еще репетиция сегодня в семь. К новому учебному году спектакль с ребятами хотим поставить. – Это прозвучало слегка виновато. – Я хочу сказать, сегодня поздно звонить, узнавать. Да и записная книжка у меня дома, и дневник. Давайте так поступим. В Казань ехать долго. Вы переночуете в гостинице при монастыре. К себе позвать не могу, извините…

– Да что вы, Ефим Борисович! – прервала я. – Неужели стала бы вас стеснять! Мне бы в голову не пришло напрашиваться к вам на ночлег.

– Тогда решено. Я сейчас позвоню в гостиницу, договорюсь, чтобы вас устроили со всеми удобствами.

Пока Ефим Борисович звонил по городскому телефону, я отправилась мыть посуду. Туалет был рядом с кабинетом, и я слышала, как он просит выделить комнату его хорошей знакомой, журналистке из Казани. Видимо, его спросили насчет документов.

– Она на машине, так что права есть, конечно. Марьяна Навинская. Да, На-вин-ска-я, – по слогам диктовал он.

Я появилась в кабинете с чистыми чашками, и Ефим Борисович, прикрывая трубку рукой, спросил:

– Верно ведь? Ваша фамилия пишется через «а»?

Подтвердив, я пристроила чашки на тумбочке возле стола, рядом с кофейником, поставила туда же печенье и пряники, убрав их с письменного стола. Подумав, что еще пара дней, и пряника станут каменными, хоть орехи ими раскалывай.

Директор повесил трубку. Телефон был кнопочный, броского алого цвета.

– Учителя подарили как-то на день рождения, – пояснил он, перехватив мой взгляд. – Я его пожарным называю. Долго привыкнуть не мог к этакой яркости.

– Спасибо вам, Ефим Борисович, – с чувством произнесла я.

– За что? – искренне удивился он и сказал, не дожидаясь ответа: – Приедете в гостиницу, скажете администратору фамилию. Вас там ждут, номер готов. Машину вот только на стоянке придется оставить: в обитель посетителей на автомобилях не пускают. Только служебный транспорт. Но стоянка охраняется, не бойтесь, а пройти там всего ничего. Проводить не смогу, извините. – Ефим Борисович взглянул на часы. – Скоро ребята мои придут на репетицию.

– Какие проводы, что вы, в самом деле! Не маленькая, доберусь.

Обговорив планы на завтрашний день (я прихожу в музей часам к десяти, Ефим Борисович принесет записную книжку, дневник, фотографии), мы спустились вниз. В холле на стульях у стены сидели две миловидные девушки лет шестнадцати.

– Вот и артисты мои собираться начали, – сказал Ефим Борисович и протянул девушкам ключ. – Проходите пока в зал.

Возле машины мы стали прощаться, и я снова поблагодарила за помощь своего нового знакомого, которого уже начала считать другом. И опять он не дал мне договорить:

– Почитаю за честь оказаться вам полезным. Вы очень смелая девушка. Это редкое качество, поверьте. В основной своей массе люди стараются спрятаться от проблем и собственных страхов, а вы имеете мужество шагать им навстречу.