Дельфин де Виган - Основано на реальных событиях

– Ну да. Я хотела помочь тебе. Такова моя роль, ты же знаешь, создавать наилучшие условия, чтобы ты работала. Не позволять тебе разбрасываться.

Я была ошарашена.

– Но ты не можешь этого делать. Ты отдаешь себе отчет? Ты пишешь моим друзьям нелепое письмо, чтобы сказать им, чтобы они больше не выходили со мной на связь, это серьезно, это очень серьезно, ты не имеешь права так поступать, не поговорив со мной, мне нужны мои друзья…

– Но ведь я здесь. Тебе этого мало?

– Нет… Дело не в этом, я поверить не могу, что ты могла так поступить.

– Это было необходимо. И по-прежнему необходимо. Будь осторожна. Ты нуждаешься в тишине и одиночестве, чтобы написать эту книгу.

– Какую книгу?

– Ты отлично знаешь какую. Не думаю, что у тебя есть выбор, ты должна соответствовать запросам своей публики.

Меня задело, разумеется, это слово «публика», оно показалось мне таким неподходящим. Она произнесла это слово, словно я была звездой варьете накануне турне. Внезапно я осознала, что Л. принимает меня за кого-то другого, проецируя на меня свой фантазм, не имеющий ничего общего с тем, кто я есть. Я твердо возразила, я боялась, что мой голос сорвется на визг, а мне хотелось оставаться спокойной.

– Послушай меня хорошенько. Я сейчас скажу тебе одну вещь: я никогда не писала, чтобы доставить удовольствие кому бы то ни было, и не собираюсь этого делать. Когда, к несчастью, мне приходит в голову мысль понравиться или доставить удовольствие, потому что, да, если хочешь знать, такое приходит мне в голову, я изо всех сил затаптываю ее. Потому что, по сути, писать книгу – дело гораздо более интимное, гораздо более важное, чем это.

Л. поднялась и делала заметное усилие, чтобы говорить со мной мягко.

– Вот именно, я об этом и говорю, о самом интимном. Вот чего ждут от тебя читатели. Хочешь ты этого или нет, ты ответственна за внимание, за любовь, которые ты им внушила.

Кажется, я заорала:

– Но тебе-то какое дело? Куда ты лезешь? Кто ты такая, чтобы знать, что хорошо и что плохо, что желательно и что прискорбно? Кто ты такая, чтобы знать, что представляет собой литература, а что нет и чего ждут мои читатели? За кого ты себя принимаешь?

Она не взглянула на меня. Я видела, как она встала, подхватила тарелку, на которую заботливо положила пирожные. Носком ноги она нажала на педаль мусорного ведра и движением, стремительность которого удивила меня, выбросила их.

Не сказав ни слова, она вышла из кухни. К чаю мы так и не притронулись.

Ночью я слышала, что Л. много раз вставала, и подумала, что у нее бессонница. Было полнолуние, а она как-то призналась мне, что это нарушает ее сон.

Проснувшись утром, я нашла ее готовой к уходу. Чемоданы стояли возле двери. Ее лицо выражало непривычную усталость, под глазами были круги, и мне показалось, что она совсем не накрасилась. Должно быть, всю ночь собирала чемоданы. Она не выглядела рассерженной (а если и сердилась, то прекрасно скрывала это). Совершенно спокойным голосом она сообщила, что нашла гостиницу в десятом округе, комнаты там небольшие, но ее это устроит на какое-то время. Я попробовала возразить, но она движением руки остановила меня.

– Теперь не время для споров. Я чувствую, что мое присутствие давит на тебя. Я не хочу мешать тебе писать. Ты знаешь, как я уважаю твою работу. Тебе, разумеется, необходимо немного побыть одной, прежде чем дети приедут на каникулы. Я это понимаю. Я думала помочь тебе обрести веру в себя. Я надеялась, что смогу не позволить тебе терять время, не попадаться в ловушки. Но, возможно, иного выхода нет. Я ошиблась, прости. Ты права, только тебе известно, как ты должна работать. Что для тебя хорошо. Прошу простить меня, если я сказала что-то, что тебя ранило, я этого не хотела.

Я вдруг почувствовала себя виноватой. Я готова выгнать на улицу подругу, которая столько недель помогала мне, которая вынуждена была заниматься грязной работой.

Л. открыла входную дверь. После короткого колебания она приблизилась ко мне.

– Знаешь, Дельфина, мне за тебя страшно. Надеюсь, с тобой ничего не случится. У меня дурное предчувствие. Будь осторожна.

С этими словами она вышла, и дверь за ней захлопнулась. Я слышала, как она прошла несколько ступенек, а потом больше ничего не слышала. Ключи, которые я ей дала, она положила на кухонный стол.

Ближе к вечеру другой парень, такой же молодой, как тот, что перевозил ее ко мне, пришел за чемоданами.

В последующие дни я ничего не знала об Л.

Я не пыталась позвонить ей.

Я не могла не думать о ее последних словах. Это было не предостережение, это было проклятие. Зловещий и неотвратимый рок, предсказанный мне Л.

О лете, последовавшем за уходом Л., у меня сохранилось мало воспоминаний.

В июне вернулись Луиза и Поль, чтобы провести со мной две недели, а потом мы вместе отправились в Курсей, где они пробыли некоторое время вместе с нами, прежде чем присоединиться к своим друзьям. Я на весь июль поселилась с Франсуа в деревне. Помнится, глядя на количество привезенных им книг, я испытывала тоску, смесь ослепления и отвращения. Ритуал каждое лето был один и тот же: сотня романов, распределенных небольшими кучками в гостиной, лежавших на столах и даже на полу, в строгом соответствии с известной только ему классификацией. Помню, я подумала, что Л. была права. Как писателю для меня было самоубийством жить в тесной близости с кем-то вроде него. С человеком, чьей профессией было читать книги, встречаться и принимать писателей, высказывать свое мнение об их произведениях. Каждый сезон выходили сотни книг. Это была не просто цифра, полученная из средств массовой информации. Они были здесь, сложенные стопками и в еще закрытых коробках, которые он скоро распакует; пять-шесть сотен романов разного объема еще выйдут между концом августа и концом сентября.

Я познакомилась с Франсуа при исполнении им его профессиональных обязанностей. Сначала каждый из нас ограничивался своей ролью, и понадобилось несколько лет, чтобы мы по-настоящему узнали друг друга.