Дот Хатчисон - Розы мая

Но сейчас, когда мы подходим к годовщине смерти Чави – а значит, и к годовщине его смерти, – сегодняшнее появление бархатцев отдается болью чуть более острой, чем обычно, и бередит рану чуть сильнее.

День вполне теплый для джинсов и флиса, но на всякий случай я все же заматываю шарфом горло. Куртку раньше носила Чави, и она не в моем стиле, но почему-то я чувствую себя в ней комфортно. Она красная, как моя помада, а шарф темно-зеленый, изумрудный – любимый мамин цвет, – и получается, что я несу по кусочку от них обеих.

Только, конечно, не в духе Эда Гина [21], нет.

Ветераны долго переглядываются, а потом все же делегируют из своих рядов того, кто должен выяснить, в чем дело. Пирс неуверенно прокашливается и, упершись взглядом в доску между нами, спрашивает:

– Ты в порядке, Синенькая?

– Приближается пара тягостных дат, – отвечаю я, потому что это правда, а еще потому что дальше я сейчас заходить не желаю.

Ганни знает, что у меня убили сестру. Все они знают, что я упоминала мать, но не отца. У каждого из нас свои шрамы, и иногда боль – такой же факт, как и память.

– Лэндон не вернулся.

Я роняю руки.

– Мне за это надо извиниться?

– Нет! – вопит Ганни, и Хорхе со Стивеном качают головами. – Нет, – уже спокойнее добавляет он. – Мы лишь хотели убедиться, что он нигде больше тебе не досаждает.

– Я его не видела. – Мне вдруг вспоминается Финни и его озабоченность по поводу Лэндона. – А вы?

Теперь уже все качают головами.

Продвигаю ферзя по диагонали, туда, где его легко съедят, и снова кладу руки на колени. Пирс смотрит на меня недоверчиво, но жертву принимает. Неплохой способ сменить тему.

– Ты еще долго с нами будешь? – спрашивает Корги.

– Чуть меньше шести недель. Мы сейчас заняты по горло, собираем вещи. Избавляемся от того, что таскаем с собой с места на место, сами не зная зачем.

– Женщины такие сентиментальные, – вздыхает Хэппи.

Йелп толкает его локтем в бок.

– Не столько сентиментальные, сколько ленивые, – с улыбкой поправляю я. – Мы так часто переезжаем, что даже и не распаковываем некоторые ящики, а раз так, то зачем рыться в коробках?

– Но если чем-то не пользуешься, зачем это что-то хранить?

– Затем, что некоторые важные вещи перемешаны с обычным барахлом, и выбросить целый ящик просто нельзя.

– Не спорь с женщиной, Хэп, – говорит Корги. – Даже с молоденькой. У них своя логика, не такая, как наша.

Все смеются, и от смеха просыпается Ганни. Моргает, прогоняя дрему, и улыбается мне.

– Вы – бальзам для этих усталых душ, мисс Прия.

– А вы – бальзам для меня, – бормочу я, и это правда. Если не считать Лэндона, павильон – вполне безопасное место. Я чувствую, что не просто принята этими людьми, но что мне здесь рады – со всеми моими шрамами, жутковатыми улыбочками и прочим.

С треском продув Пирсу – он по этому поводу нисколько не переживает, – расписываю неспешную партию с Ганни, а потом брожу по павильону с камерой в руке. Бюро свои снимки получило – пусть пользуются, а мне нужны свои, на потом, когда уеду.

С камерой на шее подхожу к «Крогеру» и вижу уходящего Джошуа. В очередном рыбацком свитере и без куртки. Щелкаю пару раз – он был добр ко мне и не навязывался. Заметив меня, Джошуа улыбается, но не останавливается. Лэндона не видно, и я, подкрепившись, отправляюсь домой. По привычке посматриваю по сторонам, но того ощущения дискомфорта, которое появляется, когда на тебя кто-то смотрит, не возникает.

Посылаю Финни и Стерлинг сообщения о том, что Лэндона никто не видел, возвращаюсь к списку контактов, прокручиваю до Эддисона и нажимаю «позвонить». О нападении на Кейли мне уже известно, я видела фотографию Инары, но пока еще не определилась, написать ли ей или дать возможность решать самой, что с этим делать.

– Даже не знаю, хорошая это новость или нет, – говорит он, выслушав мою информацию о Лэндоне. – С одной стороны, я рад, что он тебе не надоедает, а с другой, искать его теперь намного труднее.

– Почему ты так уверен, что это он?

– А почему ты так уверена, что это не он? – вопросом на вопрос отвечает Эддисон.

– Разве он не произвел впечатления человека достаточно умного?

– Социальная некомпетентность не означает недостаток интеллекта.

– Она означает, что его заметили бы. Будь ты девушкой-тинейджером, тебя не тянуло бы встретиться с ним ночью?

– Будь я девушкой-тинейджером, – эхом отзывается он, – меня мучили бы кошмары от таких мыслей.

– Тогда вот тебе еще один кошмар, – бормочу я, поднимаясь по ступенькам. – Очередная доставка за последние два часа.

Он негромко ругается – густая цепочка резких, отрывистых слогов выдает стресс.

– Что там?

– Не знаю. Что-то тропическое… По-моему, им самое место на бутылочке от загара. Цветы большие, лепестков около дюжины, тоже большие, загибаются на кончиках и напоминают жабо. Тычинка очень длинная. Лепестки темно-пурпурные в серединке с резким переходом к ярко-оранжевому и желтому по краям. – Переключаю Эддисона на громкую связь, чтобы сделать и отправить ему снимок.

– Гибискус, – откликается он через минуту хриплым от усталости голосом. – Ты чувствуешь себя в безопасности?

– В доме, по-моему, никого.

– Прия…

– Это тебя Вик заражает.

– Ты. Чувствуешь. Себя. В безопасности.

– В общем… да. Обещаю, что запру двери. Буду держаться подальше от окон. И возьму нож побольше.

– Ты хотя бы знаешь, где ваши ножи?

– Конечно. Мама нашла их вчера, и сейчас они лежат на столе, ждут, пока мы наберем вещей для еще одной коробки.

На другом конце линии связи слышен мягкий шлепок, и я подозреваю, что Эддисон хлопнул себя по лбу.

– Хорошо. Финни останется с тобой до возвращения с работы матери. Или Стерлинг и Арчер появятся… И не спорь. Придут и останутся.

– Я и не собиралась спорить. – Учитывая, как быстро ездят агенты, на дорогу от денверского отделения до Хантингтона у них могло уйти менее часа. Мама будет дома не раньше чем часа через три. Может быть, им стоит передать дело местной полиции, а потом забрать лабораторные отчеты, думаю я. Впрочем, у них там свои, не известные мне правила.

– Сейчас свяжусь с Финни. А ты, если что, звони мне, договорились? Чтобы я знал, что у тебя всё в порядке, ладно?

– А я проверю запись.

– Хорошо.

Устраиваюсь на диване, кладу один нож на подлокотник, другой – на кофейный столик и открываю лэптоп. Меня не было часа два, может быть, два с половиной, так что найти момент доставки должно быть нетрудно.

Должно быть.

Единственный человек, которого я вижу на записи после отъезда агентов, – я сама. Прихожу и ухожу. Никакой доставки как будто и не было. Просматриваю повторно, медленнее и внимательнее, и нахожу десятиминутный интервал, в течение которого запись останавливается. Замирает на одном кадре. Камеры подключены к вай-фай, считающемуся надежной сетью, взломать которую невозможно.