Дмитрий Видинеев - Скиталец

Гроза добралась до Сорокино к восьми часам. Она принесла с собой ураганный ветер и ливень. Молнии бесновались под аккомпанемент громовых раскатов – яростные вспышки разрывали дождливую мглу, деревья гнулись под напором стихии. Но после девяти гроза ушла, оставив после себя свежесть и туманную дымку. Влага обострила запахи трав, в лучах вечернего солнца заблестела мокрая листва.

Когда Алина вышла на крыльцо и с наслаждением вдохнула свежий воздух, то подумала, что умытое дождем Подмосковье выглядит просто чудесно. Но у Лира, который в это же самое время выбрался из убежища, было иное мнение насчет прошедшего ливня: ему предстояло пройти несколько километров до дачных участков, а топать по мокрому лесу, где каждая капля норовит упасть на голову или за шкирку, занятие не самое приятное.

Он хорошо выспался и сейчас чувствовал прилив сил. Как заново родился, никакого гнета старости, никакой слабости. Вот только в животе что-то иногда ворочалось да время от времени из глотки вырывалась ужасно вонючая отрыжка. Но это мелочи.

Лир уже собирался двинуться в путь, как услышал справа шелест. Он не удивился, когда увидел двух карликов, выходящих из зарослей кустарника. Ангел и раньше давал ему помощников – так, для подстраховки.

Тела и морды уродцев были обрюзгшими, да и двигались карлики с какой-то ленивой меланхоличностью, но Лир знал, что эти существа способны быть очень даже шустрыми, а их умению маскироваться могли бы позавидовать хамелеоны. Полезные ребята. Вот только их рыбьи глаза… Лир терпеть не мог, когда карлики смотрели на него. Их взгляд казался каким-то липким и грязным – ощущение, словно забрался в зловонную лужу.

Вот и сейчас они пялились и морщили свои приплюснутые носы.

– Скройтесь, уроды, – проворчал Лир, отводя взгляд.

Карлики не послушались. Уселись на траву, выпучив бесстрастные глаза.

«Плевать», – с легким раздражением подумал Лир. Он закрыл дверь в убежище и пошел в сторону дачных участков. Ему предстояло выполнить нелегкое дело, но ведь не в первый же раз? Все, как обычно, должно пройти гладко. И если повезет, то в клетке сегодня к полуночи будут сидеть два птенчика. Два из пяти. О да, он очень постарается, может, даже ангел его похвалит.

В животе заурчало, из глотки вырвалась отрыжка. Лир с отвращением поморщился, вынул из кармана серой ветровки кусочек сахара и сунул в рот. Странное дело, он всю жизнь был равнодушен к сладкому, но теперь, после воскрешения… только сегодня съел штук двадцать кусков сахара, но желудок, как капризный ребенок, требовал еще. Лир надеялся, что со временем это пройдет, а если нет, то придется проявить силу воли и отделаться от пристрастия к сладкому, как от вредной привычки. Здоровье ведь нужно беречь – этого правила Лир придерживался, сколько себя помнил. Потому, как он считал, дожив до старости, остался крепким человеком. Его всегда раздражали люди, которые гробили себя алкоголем и наркотой. Слабые ничтожества – и зачем они вообще живут? Ему претила роль судьи, но была бы его воля…

Однажды Лир ездил на выставку современного искусства в Подольск. Но тогда ему запомнились не скульптуры и картины, а привокзальная шлюха, которая за какую-то мелочь предлагала мужикам интим. Она была молодой, почти девчонка, но выглядела настолько потрепанной, что даже не верилось, что кто-то может довести себя до такого состояния.

А еще она была беременной. Заметив это, Лир испытал целый калейдоскоп чувств, над которыми преобладал гнев. Все это было выше его понимания. Молодая беременная шлюха с глазами, похожими на осенние лужи, – от нее все шарахались, как от прокаженной. А она бродила и бродила по полупустому залу вокзала. Точно привидение подходила к мужчинам и предлагала себя отрешенным голосом. Ее красная растянутая кофта была в сальных пятнах, а на изрядно поношенные кроссовки с рваными ошметками шнурков вряд ли позарился бы последний бомж. Но Лир заметил в ее давно не мытых волосах чистую алую ленту, и почему-то это поразило его… нет, даже возмутило. Лента выглядела столь же чуждо, как куст цветущих роз на мусорной свалке.

Все это было настолько неправильно, что у Лира закружилась голова, а затем в висках начала пульсировать боль. Но он не мог оторвать взгляда от девушки. Почему-то не мог.

В какой-то момент шлюха отчаялась найти клиента. С опущенной головой она подошла к окну, выгребла из кармана джинсов горсть мелочи и уставилась на монеты на своей ладони. Так она и стояла в лучах осеннего солнца, а алая лента в волосах будто бы сияла. Лир снова подумал, что это неправильно. Он до боли в костяшках сжимал ручку кожаного портфеля, в котором лежали фотоаппарат, огромная красочная книга «Музеи мира» и новенький инструмент для резьбы по дереву, и чувствовал, как гнев сменялся страхом. Но почему – страх? Так уже было не раз, но почему именно сейчас? Отчего беременная шлюха с алой лентой в волосах так будоражила разум?

Боль в висках усилилась – она пульсировала, пульсировала, пульсировала. В горле сгустилась горечь, грудь стянуло словно железным обручем. А девушка продолжала стоять возле окна, будто памятник всем отверженным, и смотреть на монетки в своей ладони.

Голос диспетчера объявил о скором прибытии электрички, но Лир уже знал, что пока никуда не поедет. Не сейчас. Ему нужно было прекратить все это безумие – оно ведь не исчезнет, если сесть на электричку и укатить куда подальше. И страх не исчезнет. И чертова боль в висках. Лир все это проходил раньше, но в тот сентябрьский день 1995-го ситуация была несколько иной. Глядя на молодую беременную шлюху, он точно знал: ее нужно убить! Вырвать из жизни. И никаких сомнений, как раньше. Ни-ка-ких! Только тогда все будет как прежде. Только тогда неправильное станет правильным. А еще – и это главное – нужно увидеть ее сердце. Обнюхать его, попробовать на вкус и попытаться понять суть страха. Раньше это не получалось, но, возможно, теперь получится? Ведь там что-то есть, и это «что-то» нужно только уловить, пока сердце еще горячее. И тогда, наконец, откроется тайна.

Девушка словно очнулась от странного сна, встрепенулась и сунула монеты обратно в карман. Погладила выпученный живот, что-то пробормотала себе под нос, а потом снова принялась бродить по залу, выискивая клиентов. Мимо нее со скучающим видом прошел милиционер, но, похоже, ему было плевать с высокой колокольни на больную шлюху и на ребенка в ее утробе.

Лир уселся на скамью. Теперь ему оставалось только ждать. Он умел быть терпеливым, вот только боль и какой-то неровный, теребящий нервы страх совсем не скрашивали ожидание. До тошноты хотелось вскочить и начать действовать. Хотелось прямо сейчас подойти к этой шлюхе и предложить направиться в какое-нибудь укромное местечко за пределами вокзала. Она ведь не откажется… Но нет, нужно терпеть. Здесь слишком много свидетелей. Он же не псих, чтобы так подставляться.