Меган Эбботт - Как ты смеешь

Окна в доме тренера все еще покрыты инеем после ночных заморозков. Бумажные снежинки Кейтлин наклеены на стекло. В доме горит лампа.

Дом выглядит, как избушка из сказки, как рождественская хижина с открыток в супермаркете.

Кейтлин стоит на пороге и сосет пальчики. Обычно она такая ухоженная, но сегодня волосы у нее спутаны, как у забытой куклы. На щеке хлебные крошки.

Она ничего не произносит, но в этом нет ничего странного – при мне она еще ни разу не заговорила. Огибая девочку, я прохожу в дом, едва задевая ногой колкий ворс ее джемпера с рюшами, который больше подходит для июля.

«Она любит наряжаться» , – все время повторяет тренер, как будто больше ничего не знает о своей дочери.

– Не думала, что они так быстро до тебя доберутся, – говорит тренерша. Она моет окна в подвале, протирая их сначала специальным скребком на длинной палке, а следом – мягкой тряпкой. – Я тебе обзвонилась, между прочим. Думала, смогу предупредить раньше, чем они тебя найдут.

Ее лицо в бисеринках пота.

Я ничего не отвечаю. Пусть попотеет хотя бы чуть-чуть. Меня-то она заставила попотеть.

– Мне показалось, что это проще всего – сказать, что в тот вечер ты была здесь, – продолжает она. – Если ты была у нас, значит, я никак не могла поехать к Уиллу.

Она смотрит на меня из-под вытянутой руки с изящными выпуклыми мышцами.

– И ты тоже, – добавляет она. – Значит, у нас обеих алиби.

– А Мэтт? – спрашиваю я, понизив голос.

– А, он вернулся, – она показывает в окно на улицу. – Он во дворе.

Мэтт сидит на кирпичной оградке голой клумбы в дальнем углу лужайки.

Не могу даже представить, чем он там занимается, но сидит он совершенно неподвижно.

Никогда не видела его таким. Интересно, спокойно ли сейчас у него на душе?

– Нет, я не об этом, – говорю я, снова возвращаясь к нашему разговору. – Он сказал полиции, что ты была дома и спала, да? Ведь он сам считает, что так и было?

«Зачем тебе нужна я , – вертится у меня на языке, – если Мэтт подтвердил твое алиби?»

– Лучше, если вас будет двое, Эдди, – торопливо произносит она. – Мужу никогда не верят. К тому же, он спал, а это не очень-то подтверждает мои слова…

Она замирает на секунду, словно увидев на стекле незаметное мне пятнышко.

– Раньше я газетами окна протирала, – вдруг говорит она. – А потом Мэтт купил мне эту штуку, – она дотрагивается до скребка, крепящегося к концу длинной палки. – Это овечья шерсть.

Я все жду, когда же она извинится, скажет: «Прости, что не предупредила тебя, прости, что не подготовила, не защитила от всего этого» . Но она не из тех, кто испытывает угрызения совести.

– Колетт, – говорю я, – а что же ты не спрашиваешь, что я рассказала в полиции?

Она смотрит на меня.

– А я знаю, что ты рассказала, – отвечает она.

– Откуда? – я встаю на колени на диван, по которому она ходит босиком. – Может, я все испортила и не догадываюсь об этом?

– Нет, потому что ты умная. Потому что я верю тебе, – она поднимает скребок и раздвигает ручку, делая ее длиннее. – Иначе я не стала бы тебя во все это вмешивать.

– Во что? – мой голос царапает горло. – Во что ты меня вмешала, Колетт?

Она не смотрит на меня. Она смотрит в окно.

– В свои неприятности, – дрогнувшим голосом отвечает она. – Думаешь, я не понимаю?

Я слежу за ее взглядом.

Там, на лужайке, Мэтт Френч повернулся и, кажется, смотрит в нашу сторону. Прямо на меня.

Я не вижу выражения его лица, но догадываюсь, каким оно может быть.

– Колетт, – говорю я, – почему у тебя были мокрые волосы?

– Что? – она водит скребком по стеклу вверх-вниз.

– Тогда, ночью, когда я приехала к Уиллу, – мой взгляд все еще прикован к Мэтту – он сидит во дворе, ссутулив плечи, – почему у тебя были мокрые волосы?

– Волосы? А зачем… они не были мокрые.

– Нет, были, – отвечаю я. – Были.

Она опускает скребок.

– Хм, – говорит она и наконец удосуживается взглянуть на меня. – А ты, значит, мне не доверяешь.

– Нет, я…

– Полицейские… это они тебя надоумили?

– Нет, – отвечаю я, – я просто вспомнила. Сначала забыла, а теперь вспомнила. Я просто пытаюсь… Колетт, Уилл был в одном полотенце, а твои волосы…

Что-то происходит. С ее лица улетучивается заученное бесстрастное выражение, и на нем проступает сильнейшая обида, шок. Как будто я сказала какие-то очень жестокие слова.

– Перед выходом я приняла ванну, – отвечает она. – Я всегда так делаю.

– Но тренер…

– Эдди, – чеканит она и смотрит на меня сверху вниз, воткнув свою палку в диванную подушку, как посох или меч, – тебе нельзя общаться с Бет.

У меня внутри все закипает.

– Потому что ей нужно только одно – вернуть свою любимую игрушку, – тихо произносит она, снова поднимает палку и со скрипом проводит по стеклу.

У меня в груди что-то сжимается, и я вдруг чувствую пальцы Бет на своем запястье.

А потом наконец говорю:

– Ты так и не рассказала мне про браслет.

– Браслет? – она наконец опускает палку и слезает с дивана.

– Мой браслет с подвеской.

– Что?

– С подвеской от сглаза. Тот, что я тебе подарила.

Она замирает на секунду.

– Ах, этот браслет. А что с ним?

– Почему ты не сказала, что полицейские его нашли? – я делаю небольшую паузу и добавляю: – Под телом Уилла.

Она смотрит на меня.

– Эдди, о чем ты? Не понимаю.

– То есть они тебя об этом не спрашивали? Браслет нашли под его телом.

– Это они тебе сказали? – выпаливает она.

– Нет, – отвечаю я. – Бет.

И тут земля уходит у меня из-под ног, хотя я и сижу на диване.

Мы стоим у секретера Колетт, где лежит ее шкатулка для драгоценностей из полированного красного дерева.

Она поддевает крышку с двух сторон, и та открывается с легким щелчком.

Мы смотрим на браслеты, аккуратно разложенные в мягких углублениях. Теннисный браслет, несколько спортивных, ярких неоновых цветов, тоненькая серебряная цепочка.

– Он должен быть здесь, – говорит она, поглаживая бархатную обивку кончиком пальца. – Я его уже несколько недель не надевала.

Но его там нет.

Смотрю на шкатулку, потом на нее. На ее лицо, одновременно напряженное и обмякшее – вены на висках вздулись, но рот беспомощно разинут, как у раненого зверя.

– Он где-то здесь, – говорит она и задевает шкатулку. Все ее блестящее содержимое вываливается на ковер.

– Его нет, – бормочу я.

Она растерянно смотрит на меня.

Потом мы долго ползаем на коленях, прореживая пальцами ковровый ворс и выуживая из него тоненькие, как паутинка, браслеты, зацепившиеся за карамельного цвета нити.

Прекрасный плотный ковер. Не меньше двух-трех узелков на сантиметр.

– Эдди, ты слушала Бет, а теперь послушай меня. Если они нашли браслет – браслет, который обычно носят молоденькие девчонки вроде тебя, – говорит она, показывая на мои руки, до локтей обвитые фенечками, неоновыми силиконовыми колечками и косичками, плетеными из кожаных шнурков, – думаешь, они бы не спросили тебя об этом?