Марио Пьюзо - Крестный отец

От всего этого, вместе взятого, все непонятней становилось, что заставило его пойти сюда, на такую работу при отеле. Когда она спросила его об этом, он уронил:

— Давай так, ты мне — свою роковую тайну, а я тебе — свою.

Люси побагровела и заговорила о другом. Джул тоже более не касался этой темы, и их отношения продолжались — хорошая дружба, на которую Люси, сама того не замечая, полагалась все больше.

Сейчас, сидя у бассейна и покоя на коленях белокурую голову Джула, она испытывала к нему всепоглощающую нежность. По телу неодолимо разливалась истома, пальцы, безотчетно ища соприкосновения с кожей молодого человека, поглаживали ему шею. Он, кажется, безмятежно спал, и одно уже ощущение его тяжести волновало ее. Внезапно он поднял голову с ее колен и встал. Взял ее за руку и повел по траве к асфальтовой дорожке. Она не противилась, даже когда он привел ее к коттеджу, в котором находилась его квартира. Они вошли; Джул смешал себе и ей коктейли в высоких стаканах. Люси, разомлевшей от жаркого солнца и жарких грез, спиртное сразу ударило в голову. Она оглянуться не успела, как Джул уже обнимал ее, и только ткань купальников разделяла их обнаженные тела.

— Не надо, — бормотала она, но в ее голосе отсутствовала убедительность, и Джул не обращал внимания.

Он быстро освободил ее тяжелую грудь от лифчика, мешающего ласкам, и, покрывая поцелуями ее грудь, округлый живот, укромную сторону бедер, снял с нее купальные трусики. Затем выпрямился, стянул и с себя трусы, обнял ее опять, и, обнаженные, в объятиях друг друга, они опустились на его кровать; она почувствовала, как он проникает в нее, и даже этого только — этого легкого касания — оказалось довольно, чтобы вознести ее к высшей точке наслаждения, — и в следующий же миг она прочла растерянность в его телодвижениях. Нахлынул снова нестерпимый стыд, дважды изведанный ею до встречи с Санни, но Джул уже прилаживал ее в определенном положении на краю кровати, передвинул ее ноги — она покорно предоставила ему распоряжаться ее телом — и, не переставая целовать, соединился с ней снова, на этот раз ощутимо, плотно, а главное — даруя ей уверенность, что и он получает искомое и движется к завершению.

Когда он перекатился на простыни, Люси забилась в дальний угол кровати и разревелась. Она сгорала от стыда. И не поверила своим ушам, когда услышала, что Джул смеется — негромко, но от души.

— Бедная ты моя итальяночка — так вот почему ты отказывала мне столько месяцев? Ах ты, дурочка. — Это «дурочка» прозвучало так любовно, дружески, что Люси невольно подалась к нему, и он привлек ее, нагую, ближе. — Ну ты, брат, темнота — просто дремучее Средневековье. — От его доброго, жалостливого голоса она заплакала еще горше.

Джул закурил и на мгновение вложил ей в рот свою сигарету — Люси задохнулась от дыма, но зато перестала плакать.

— Вот слушай меня, — продолжал он. — Родиться бы тебе в семье с хоть мало-мальским представлением о культуре двадцатого века да получить порядочное современное воспитание, так от твоей проблемы давно следа бы не осталось. Теперь смотри, в чем она, твоя проблема, — во-первых, это не физический изъян типа бугристой кожи или косоглазия, от которых никакая пластическая хирургия по-настоящему не спасет. Твоя проблема — из той же категории, что, скажем, родимое пятно, или бородавка на подбородке, или неправильной формы ушная раковина. И хватит думать о ней в категориях секса. Хватит жить с мыслью, что тебя, с такими габаритами, не полюбит ни один мужчина, поскольку его любовный инструмент попросту затеряется в этих просторах. Да, у тебя имеется некоторая деформация таза плюс, говоря на языке хирургов, опущение стенок влагалища. Чаще всего это бывает последствием родов, но может просто объясняться строением таза. Такое отклонение — дело обычное и отравляет жизнь многим женщинам, при том что с помощью нехитрой операции его легко устранить. Известны случаи, когда из-за него женщины кончали с собой. Но у тебя, видя, как ты прекрасно сложена, я ничего подобного предположить не мог. Думал, ты психологически не готова после этой вашей истории с Санни, о которой я твоими стараниями достаточно наслышан. Короче, давай-ка я тебя как следует посмотрю и тогда скажу точно, какого объема потребуется операция. А ты для начала сходи прими душ.

Люси послушно побрела в ванную. Терпеливо, не слишком внимая ее возражениям, Джул уложил ее на кровать, раздвинул ей ноги. Выяснилось, что он держит дома запасной врачебный чемоданчик; чемоданчик был открыт. Был придвинут к кровати столик со стеклянным верхом, на котором лежали еще кой-какие инструменты. Джул обследовал ее сосредоточенно, деловито, забираясь пальцами внутрь, нащупывая там что-то. Процедура становилась унизительной, но тут он поцеловал Люси в пупок и уронил рассеянно:

— Первый раз получаю от работы удовольствие.

И, перевернув ее на живот, запустил ей палец в прямую кишку, но другая его рука в это время ласково гладила ей шею. Закончив осмотр, он перевернул ее обратно и огласил свое заключение, предварив его самым нежным поцелуем:

— Мадам, я у вас все там переоборудую заново и лично проверю качество работы. Это будет событие в медицине, оно даст мне возможность выступить со статьей в серьезном журнале.

Все это Джул проделывал с таким неподдельным добродушием, держался так просто, с такою неподдельной нежностью, что Люси поборола стыд и неловкость. Он даже снял с полки учебник и открыл то место, где был описан такой же случай, как у нее, и операция, необходимая для излечения. Люси с интересом прочла.

— Это и в целом необходимо для здоровья, — говорил Джул. — Если не принять меры, ты после, помяни мое слово, намучаешься со своей очистной системой. Без должной коррекции оперативным путем вся эта механика чем дальше, тем больше дрябнет. Черт знает какое безобразие, что из-за допотопных представлений о стыдливости многие врачи избегают ставить верный диагноз и исправлять положение, а женщины — идти к ним с подобной жалобой.

— Не надо об этом, пожалуйста, не говори больше на эту тему, — взмолилась Люси.

Он видел, что она не до конца еще избавилась от неловкости за свой тайный изъян, все еще стесняется своего «уродства». И хотя Джулу, приученному мыслить медицинскими понятиями, казалось, что это донельзя глупо, ему хватило чуткости поставить себя на ее место и понять ее. А поняв, безошибочно найти способ вывести ее из этого состояния.

— Да, так я теперь знаю твою роковую тайну — и ты узнаешь мою, — сказал он. — Ты вот все спрашиваешь, с какой стати я, один из самых блестящих молодых хирургов на востоке страны, как писали в газетах, обретаюсь в этом злачном месте. Дело в том, понимаешь ли, что я подрабатывал абортами — что само по себе не так уж страшно, поскольку тем же занимается добрая половина медикусов, — но я, в отличие от других, попался. Один мой приятель, доктор Кеннеди, очень правильный мужчина — мы с ним вместе были интернами, — обещал помочь через семью Корлеоне. Они, сколько я понимаю, были чем-то ему обязаны и готовы, как передали через Тома Хейгена, если потребуется, в любое время прийти на выручку. Словом, он поговорил с Хейгеном. Не успел я глазом моргнуть, как обвинения были с меня сняты, — что, однако, не помешало мне угодить в черный список Медицинской ассоциации, из больницы меня поперли. Тогда семейство Корлеоне и устроило меня на это место. Платят неплохо. Работа нужная — здешних девочек чистить только поспевай — и, прямо скажем, не каторжная, лишь бы вовремя обращались. Знай себе выскабливай, как выскребают сковородки. Один Фредди Корлеоне чего стоит — сущий бич! Он, по моим подсчетам, только за то время, что я здесь, пятнадцать хористочек ухитрился начинить. Я уж серьезно стал подумывать, не провести ли с ним общеобразовательную беседу о гигиене секса. Тем более мне три раза приходилось лечить его от гонореи и раз — от сифилиса. Фредди — из той породы ездоков, какие в принципе не признают оседланных лошадок.