Дмитрий Янковский - Чумной поезд

Монах объяснил, что ни Наталья, ни Олег не стреляли на поражение, максимум, что они могли, — это ранить нескольких бандитов, ведь они надеялись, что тех остановит вызванная соседями полиция. А то, что там оказались трупы, в этом нет вины ни Натальи, ни Олега. Скорее всего, бандитов перестрелял их предводитель, когда понял, что операция по захвату этой пары провалена.

Трифонову ничего не оставалось, как согласиться с логикой. Но к концу пятичасовой беседы он заметил, что в глазах Лемеха то и дело загорается огонек сомнения. О чем он думал? Боялся, что Трифонов не согласится на условие? Пожалуй, не стоило тревожить старика. Ведь за ним, вопреки его собственному мнению, не было никакой вины.

— Я не очень верующий, — признался Трифонов. — Большую часть жизни прожил, что называется, в стране победившего атеизма. Поэтому я не очень уютно себя ощущаю. Я хочу, чтобы вы были уверены в моих добрых намерениях в отношении Евдокимовой и Пичугина. Даю слово офицера, что вы можете быть спокойны. Если надо, что еще я могу сделать? — Но, уже спрашивая, генерал понял, что наверняка убедит собеседника. Он повернулся к аналою, перекрестился и поцеловал крест и Евангелие, как это сделал перед началом беседы Василий Федотович. Все это Трифонов совершил, не раздумывая и не смущаясь, а лишь повинуясь душевному порыву.

Лемех улыбнулся в полумраке, и в ту же секунду в алтаре словно стало светлее. Трифонов с удивлением присмотрелся и понял, что не ошибся, что свет, вполне физический и явный, медленно разгорается в алтарном пространстве. Отсвет упал на лицо Лемеха, который отрешенно продолжал улыбаться. Золотистые лучи, вырывавшиеся через щели в иконостасе и царские врата, померкли. Все длилось меньше минуты.

Трифонов вскочил в изумлении.

— Что это? — спросил он.

— Солнце, — спокойно ответил Лемех. — Начался рассвет. Окна алтаря обращены на восток.

— Правда? Вот не ожидал, что вы, Божий человек, не увидите в этом знамения, — попытался пошутить Трифонов.

— Вы хотели объяснений, я подобрал для вас самое простое, — усмехнулся Лемех. — Впрочем, вы можете считать это знамением. Ведь каждый принимает лишь то объяснение, которое соответствует личной вере, а остальные безжалостно отвергает. Я же в одинаковой степени верю и в рассвет, и в знамения.

Генерал понял, что разговор закончен. Лемех останется замаливать свои грехи, а дальнейшая судьба и проекта, и носителей АКСОНа переходит в руки Трифонова.

— Ваша воля теперь карать или миловать, — словно прочтя его мысли, произнес Лемех. — Обеты наши, в общем, ни при чем, это важная формальность лично для меня. Я верю, что Господь направит вас, генерал. Ступайте, и ангела-хранителя вам в дорогу.

Трифонов кивнул на прощание и отворил церковную дверь.

Выйдя из пропитанной ладаном и горелым воском атмосферы, Трифонов ощутил не столько облегчение, сколько ощущение, что на него снова навалились все мирские проблемы. Над широким монастырским двором светлело небо с легкими розовыми облаками. Трифонов обернулся на восточную стену монастыря, почти вплотную примыкавшую к бревенчатой церкви. Алтарные окошки хоть и были обращены на восток, но почти в упор смотрели на свежую кирпичную кладку.

«Значит, рассвет? — снова передернул плечами Трифонов. — Рассказать кому, не поверят. А мне что остается?»

В которой Наталью не пускают на работу, следователь берет подписку о невыезде, а Пичугин устраивает приятный сюрприз

Самолет выкатили с рулежки и подали для посадки, без затей, по-военному, просто опустив аппарель вместо трапа. Пичугин стоял рядом, затихающий после шторма ветер трепал полы его пиджака. Прохлады суховей не принес, от бетона поднималось горячее марево. От самолета пахло горелым керосином и амортизаторной жидкостью. У Олега зазвонил телефон, он глянул на экран и сообщил, что это Трифонов.

— Поставлю на громкую связь, — сказал он.

Выслушав приветствие, генерал задал три вопроса:

— Евдокимова рядом?

— Да.

— Слышит наш разговор?

— Да.

— Адвокат у нее есть?

— Найдем.

Он сделал паузу, затем начал давать указания:

— Хорошо, как приедет в Москву, пусть узнает номер документа, входящий, с которым письмо приняли в правительстве. Но я ничего не обещаю. Просто с чего-то надо начинать. И пусть помнит, что никто не обязан давать показания против себя.

— Я не считаю себя виноватой, — ответила Наталья, надеясь, что Трифонов ее услышит.

— Тогда и держите эту позицию.

Трифонов отключился, а Пичугин, убрав смартфон, сказал:

— Ладно, не кисни. Ты же боец, как говорит Головин.

— Я не кисну, Олег. Я злюсь.

— На Думченко?

— На себя. На свою доверчивость. Надо было дождаться, пока он подпишет мою записку, и снять хотя бы ксерокопию. Век живи, век учись, а дураком помрешь. Ну ничего, вернусь, первым делом заберу эту бумагу. Тяжело привыкнуть к бюрократии. Я сама такая, но всегда отвечаю за свои намерения и поступки.

— Ну, скажешь чего-нибудь на прощание?

— Дурак, я терпеть не могу прощаться. Жду тебя в ближайшие дни. Завтра созвонимся, расскажу, как дела. — Она вздохнула прерывисто, будто всхлипнула. — Обидно очень, тут работы для меня еще недели на две.

Олег хотел обнять ее у посадки в самолет, но она отвернулась и быстро поднялась, скрывшись в чреве самолета.

Наталья не хотела, чтобы он видел ее злые слезы.

Дорога выдалась непростой. Шторм ушел на север, и самолет изрядно потрепало в зоне созданных им турбулентностей. В Астафьеве Наталью никто не встретил, хорошо еще морячок-срочник подкинул ее до Щербинки на «УАЗе» командира базы. Потом на такси, но все равно домой она добралась только к двум ночи.

После душа женщина, не вытираясь и не одеваясь, села на коврик рядом с кроватью в позу лотоса, дыханием и несложной мантрой привела свое психическое состояние в норму. Через час, окончательно успокоившись, она перебралась в постель и мгновенно уснула.

В восемь утра она приехала к НИИ чумы с главной целью, выяснить, что происходит с лабораторией. Но на вахте охрана встала грудью поперек прохода.

— Нельзя, Наталья Викторовна! Приказ директора.

— Какого директора? Вы с ума сошли? — возмутилась Евдокимова. — Олейника?

— Нет, исполняющего обязанности директора, Лозовика! Говорят, что академик-то тю-тю. Инфаркт, говорят, у него жуткий. Отработался!

— Говорят, говорят. — Женщина разозлилась. — Ладно. Где приказ?

— В кадрах, Наталья Викторовна! Вы временно отстранены от работы до окончания следствия.

— Какого следствия?

— Так дело же заведено, — удивился ее незнанию охранник. — Вы сходите в кадры, у них там все. Они вам скажут, куда надо ехать.