Ричард Стерн - Башня

— Мне тоже, — признал губернатор, — но, с другой стороны, если ничего нельзя изменить…

— Я взял за правило, что всегда буду пытаться что-то изменить. По-моему, и вы тоже.

Губернатор кивнул. Улыбался своей рассчитанной на публику улыбкой, но в голосе его не было и капли веселья.

— Не в этот раз, Джон. Не сейчас.

— Что же, нам просто ждать, что будет?

— Пока это единственное, что нам остается, — ответил губернатор и пошел с Бет дальше.

Потом к нему подошел мэр Рамсей с женой.

— Есть новости?

— Пытаются запустить лифт. Как только получится, сообщат.

— А те пожарные все еще взбираются по лестницам?

— Двое из них, — ответил губернатор, — доберутся сюда. Двух других я вернул обратно.

На скулах мэра заиграли желваки.

— Можете мне сказать, почему?

— Потому что те двое, которые доберутся сюда, уже не смогут вернуться. На лестнице под ними пожар.

Мэр вздохнул.

— Это значит, что и вторая лестница небезопасна.

— К сожалению, это так.

Паола Рамсей сказала:

— Мы звонили Джилл. — Она улыбнулась Бет: — Она просила передать тебе привет. — Потом добавила: — Она всегда тебя очень любила. — Снова пауза. — Иногда я говорила себе, что ты понимаешь ее лучше, чем я, и меня это злило. Но теперь уже нет.

«Это тоже из тех слов, которые рождаются только в такую минуту, — подумала Бет. — Почему?»

— Я этого не знала.

— Это уже не важно. Все уже прошло. Джилл… — Паола задохнулась и покачала головой. — Она молода, Бет, она еще ужасно молода.

— И теперь она должна будет рассчитывать только на себя. — Она взглянула на губернатора. — Я совсем не светская дама, Бент. Я просто испуганная женщина. Почему мы торчим здесь? Кто в этом виноват? Я спросила Гровера Фрэзи, но…

— Гровер, — сказал мэр, — растерян и перепуган. — В его голосе звучало презрение. — Но при всем том он был и остается джентльменом. Гровер Фрэзи — член клуба избранных. Моей жене он сказал: «Ну-ну, Паола, все скоро будет в порядке — я надеюсь». Или что-то в этом роде.

— Я хотела бы, чтобы кто-то понес за это ответственность, — сказала Паола Рамсей. — Кто-то из тех безответственных и непорядочных людей, которые делают, что им вздумается, называя это деловой активностью. Им все сходит с рук… Кто бы ни был виновен в этом, черные или белые, мужчины или женщины, выдающиеся педиатры или университетские священники, кто угодно, я хочу видеть собственными глазами, как они получат свое. — Она запнулась. — Нет, как они получат свое, я не увижу, да? Но хочу хотя бы знать, что это произойдет. Называйте меня мстительной, если хотите. Называйте меня…

— Я скажу только, что вы правы, Паола, — ответил губернатор. — Признаю, что нынешняя исключительная ситуация меняет и мои воззрения на преступление и наказание.

— Но ведь еще не все потеряно, — заметил мэр. — Вы ведь сами говорили, что лифты…

— Да, — согласился губернатор, — это еще не конец.

Он подумал о спасательном тросе, но решил, что не будет вспоминать о нем, чтобы не возбуждать преждевременные надежды.

— Я не люблю аналогий с футболом, — сказал он. — Никогда не обсуждаю футбольную тактику. Но пока нет свистка — игра еще не кончена. Поэтому…

— Нам нужно держаться как светским дамам, как ни в чем не бывало, — закончила Паола Рамсей. В глазах ее горела ярость. — Меня тянет на те слова, что пишут в сортирах, Бент. Я серьезно. — Потом добавила: — Продолжайте свой обход для успокоения народа. — Она помолчала, глядя на своего мужа. — И мы займемся тем же. Мы ведь не можем снять маску? — Голос ее был хриплым от гнева.

Губернатор смотрел им вслед. К нему приблизился Генеральный секретарь ООН.

— Между нами, — быстро сказал губернатор Бет, — я испытываю те же чувства, что и Паола. Но, выйди это наружу, разве не пострадал бы мой образ в глазах общественности?

Он снова улыбнулся, на этот раз Генеральному секретарю, который с привычной небрежностью держал в руке бокал шампанского.

— Вальтер, у меня такое впечатление, что мы еще не извинились перед вами за эту… гм… мелодраму. Так что я приношу вам свои извинения.

— Разве вы в этом виноваты?

— Только не в прямом смысле. — Больше он распространяться не стал.

Генеральный секретарь спросил:

— Вы заметили, как быстро и легко человек в критические моменты меняет свою систему ценностей? Еще недавно я думал только о балансе сил, волнениях на Ближнем Востоке, проблемах Юго-Восточной Азии и претензиях целого ряда делегаций по разнообразным поводам. — Он умолк и задумчиво улыбнулся: — Мне это напоминает совсем другое время, когда тоже имело значение только «здесь» и «сейчас».

— Когда это? — спросила Бет.

— Во время войны? — предположил губернатор. — Вы это имели в виду, Вальтер?

— Некоторое время мы жили под Мюнхеном, в стогу сена, — ответил Генеральный секретарь. — Наш дом конфисковали. Меня выпустили из концлагеря — моя жена это как-то устроила. Нас было шестеро. Двое детей, теща, моя тетка и нас двое. — Он говорил тихо и медленно. — Однажды мы раздобыли курицу, целую курицу. Она была для детей, но им не досталась. Когда мы с женой отвернулись, обе старушки ее тут же съели. Всю, и косточки обглодали дочиста. Так обстоят дела, когда речь идет о выживании.

— Возможно, — не спеша предположил губернатор, — если всех истеричных политиков, создающих вам такие проблемы, перенести в эти минуты сюда, поставить их в наше положение, то все споры сразу будут решены. Что бы вы сказали о таком варианте?

— Что это абсолютно в стиле янки. — Генеральный секретарь улыбнулся. — Полагаю, что наша ситуация не изменилась? — Увидев лицо губернатора, он только кивнул: — Я так и думал. А теперь одно маленькое замечание. Судья Пол Норрис, скажем так, на грани взрыва. Он так разъярен, — снова та же улыбка, — что моих дипломатических способностей не хватает, чтобы его успокоить.

— Я с ним поговорю, — сказал губернатор.

Судья Пол Норрис, высокий седовласый мужчина командирского типа, бросил на него испепеляющий взгляд.

— Если кто-нибудь немедленно что-нибудь не придумает, — сказал он, — я возьму все в свои руки.

Губернатор понимающе кивнул.

— И что вы сделаете, Пол?

— Не знаю.

— Прекрасный ответ, вполне достойный вас.

Норрис медленно ответил:

— Слушайте, Бент, вы мне осточертели. Вы остры на язык. Все это знают. И вы пользуетесь им, чтобы издеваться над всем, что создало величие этой земли. Вы…

— Вы имеете в виду, — сказал губернатор, — унаследованное состояние, положение и то, что когда-то называлось привилегиями?

Тот кивнул.

— Я видел недавно ваше имя в одном списке. Ваши доходы за прошлый год достигли почти миллиона долларов, но при этом вы совсем не платили налогов.