Ричард Стерн - Башня

Они вышли из офиса, держась за руки. В зале в этот раз все словно вымерло. Из приемника по-прежнему лилась музыка, но никто ее не слышал.

Губернатор сказал Генеральному секретарю:

— Номер сорок девять пропустили, Вальтер. Вот она.

Кэрри Уайкофф, увидев это, раскрыл было рот, но тут же молча закрыл его. В зале было тихо. Генеральный секретарь улыбнулся Ховарду:

— Значит, я ошибся, — заметил он. — До меня еще восемь.

Бет воскликнула:

— Бент!

— С Богом, милая! — Губернатор заколебался, но все же улыбнулся: — И поймайте за меня отличную форель!

Отвернувшись, он быстрым шагом вернулся в опустевший офис.

— Шестьдесят один, — раздавался голос начальника пожарной охраны города.

— Шестьдесят два!

Кэрри Уайкофф рванулся вперед. Сенатор загородил ему путь.

— У меня номер шестьдесят пять, — выдавил Кэрри и протянул руку с листком бумаги.

Сенатор мельком взглянул на нее, потом кивнул и шагнул в сторону.

— Точно.

Гигантская конструкция раскалялась все сильней. Огонь поднимался все выше и выше, разгоняя вечерние тени.

На площади стало уже темно, там включили прожектора. Фигуры, двигавшиеся в их лучах, бросали на стоявшее в дыму здание фантастические уродливые тени.

Толпа за полицейскими барьерами вела себя спокойно, никто не шумел и не кричал.

Постовой Шеннон сказал:

— Это мне кажется хуже, чем в аду, Фрэнк.

— Ну да. — Голос Фрэнка Барнса звучал спокойно и серьезно. — Не видно только несчастных грешных душ.

Высоко над ними, все еще в лучах заходящего солнца, снова вынырнул спасательный пояс и двинулся в свой бесконечный спуск на крышу Торгового центра.

— Ты думаешь, им удастся спасти всех? — спросил Шеннон.

Барнс развел руками.

— Даже если получится, этот ужасный день никто никогда не забудет. — Он помолчал, потом добавил: — Никто из нас.

— Семьдесят шесть! — объявил начальник пожарной охраны города. Он уже охрип от дыма и усталости. Закашлялся и никак не мог остановиться.

Сенатор отвернулся от окон. Ему стало тяжело дышать. Он окинул взглядом весь зал.

На противоположной стороне у противопожарных дверей белела скатерть, прикрывавшая останки Гровера Фрэзи.

В кресле возле них сидел кто-то, обвисший как мешок, запрокинув голову с открытым ртом. Сенатор не знал, кто это, но, как ему показалось, человек уже не дышал.

Бен Колдуэлл лежал на полу посреди комнаты, там, где упал. Его тело скорчилось в позе эмбриона. Он не двигался.

Официант, сидевший на полу, протянул сенатору бутылку. По его лицу блуждала безумная ухмылка.

— Большое спасибо, — ответил сенатор. — Но я пока подожду. — Голос его звучал глухо и тяжело. Он с трудом выпрямился и направился в офис.

Губернатор сидел в кресле у стола. Увидев сенатора, улыбнулся и закашлялся. Когда приступ кашля прошел, сказал:

— Садитесь, Джейк. О чем будем беседовать?

Оливер и Кронски извлекли мужчину из спасательного пояса.

— Поддержите его, — сказал сержант и добавил погромче: — Дайте ему кислород!

Махнул рукой в сторону Башни, и спасательный пояс медленно тронулся в обратный путь.

— Семьдесят семь! — сообщил Оливер по рации. — Фамилия Бухольц. Нужна медицинская помощь.

Он стоял, могучий и невозмутимый, как скала, не сводя глаз с окон Башни, пока Кронски потравливал страховочный конец спасательного пояса.

Здесь, на крыше Торгового центра, и раньше было холодно. Теперь же, в последних лучах заходящего солнца, мороз пробирал прямо до костей. Кронски потопал ногами и начал тереть руки.

— Здесь и белый медведь закоченел бы, — сказал он. По сержанту не было заметно никаких признаков испытываемых им неудобств.

— Вспомните о тех беднягах наверху, — сказал он. — Уж у них-то тепла хватает с избытком. — И тут же: — Смотри! — У него впервые сорвался голос. — Смотри! Пояс сорвался!

Спасательный пояс вылетел в окно. Начал падать под собственным весом, описывая огромную дугу, все быстрее и быстрее, подпрыгивая и раскачиваясь, как сумасшедший.

— Господи Боже, — вскричал Оливер, — все кончено! — Он показал рукой.

В окно проскользнул, как змея, основной трос, и его конец болтался в воздухе, потому что его оттягивали все еще державшиеся узлы. Трос расплавился от раскаленной балки, к которой был привязан, и теперь падал и падал в пропасть.

— В сторону! — крикнул сержант и отскочил сам, потому что тяжелый трос со свистом хлестнул по месту крепления к крыше. Потом замер. Оливер пытался рассмотреть, что происходит за окнами. Протянул руку: — Бинокль!

Молча обшарил биноклем весь ряд окон банкетного зала, потом отпустил его и оставил болтаться на ремешке. Медленно поднес ко рту рацию.

— Крыша вызывает трейлер.

— Трейлер слушает, — отозвался Нат.

Голос Оливера звучал монотонно:

— Трос лопнул. Спасательный пояс упал вниз. Пустой.

Нат тихо произнес:

— Господи Боже!

— Но это уже не важно, — продолжал сержант. — Я не вижу, чтобы там кто-то двигался. Думаю, все кончено. — Он помолчал. — Мы сделали все, что могли, но этого оказалось мало.

Было 20.41. С момента взрыва прошло четыре часа восемнадцать минут.

Они молча шагали в вечерней прохладе, квартал за кварталом, без всякой цели, погруженные каждый в свои мысли.

Наконец остановились, как будто услышав неведомый сигнал, остановились и оглянулись.

Шпиль гигантской Башни отражал последние лучи солнца. Под ним в густевших сумерках светился раскаленный каркас. Уже не казалось, что он корчится в муках. Он казался тлеющими углями, остывавшими в потухшем костре.

— Сержант был прав, — заметил Нат. — Мы сделали все, что могли, но этого оказалось мало. Может быть, мы сделали не все, — тихо добавил он странным тоном. — Может быть…

— Все уже кончено, — ответила Патти. — Не думайте больше об этом и продолжайте свой путь.

— Куда?

— Вперед. — Голос Патти звучал ласково. — Вперед, а не назад. Человеку нельзя возвращаться. — Она помолчала. — Все это уже позади. Все.

И они снова зашагали вперед. Вместе.