Ричард Стерн - Башня

Но мужчины — это совсем другое дело, и он не собирается стоять сложа руки и смотреть, как пятнадцать — пятнадцать! — недоумков спасаются раньше него.

Бент Армитейдж и Джейк Петерс, особенно эти двое, всегда относятся к нему снисходительно и не признают равным себе… Этого они отрицать не посмеют. Кэрри снова отпил содовой и тихо сказал:

— Ну я вам покажу, сукины дети! На этот раз вам даром не пройдет!

Нат дослушал губернатора и положил трубку. Заметил, что Патти смотрит на него хмуро.

— Вы слышали, о чем я говорил?

Патти кивнула. Голос ее оставался спокойным.

— Вы действительно пойдете на это? Остановите всю эту операцию, только чтобы их запугать?

— Речь не об угрозах.

— Я вас не понимаю.

— Это ничего не меняет.

— Для меня — да. — Снова дала себя знать семейная хватка — полное нежелание обходить острые углы.

Единственное, что ответил Нат, было:

— Посмотрим, что скажет сержант. — Он взял рацию. — Трейлер вызывает крышу Торгового центра.

— Крыша слушает, — раздался голос Оливера. — Ту голую красотку зовут Барбер, Джозефина Барбер. А после нее прибыла жена Роберта Рамсея.

Нат смотрел, как Патти берет ручку и проверяет список.

— Готово, — сказал он и добавил: — Как у вас дела, сержант?

— Медленно, но надежно. Как и следовало ожидать. Двадцать два человека за… — он запнулся, — за двадцать три минуты. На большее мы не могли и рассчитывать. — Не прозвучала ли в его голосе бессознательная воинственность?

— Я боялся, что будет хуже, — ответил Нат. — Думаю, пока все женщины не переправятся, ничего не произойдет. Надеюсь, что нет. Но если дело примет иной оборот…

— Хотите сказать, что возникнут проблемы? Там ведь все солидные люди, а? — Голос сержанта звучал невозмутимо.

— Это еще не значит, — ответил Нат, — что никто не впадет в панику.

Патти уже нашла те две фамилии и вычеркнула их. Теперь, продолжая держать ручку, наблюдала за Натом.

— К чему это вы клоните? — спросил Оливер.

Нат объяснил, что он предложил губернатору. Наступила тишина.

Потом Оливер неторопливо ответил, все еще невозмутимо, как будто просто констатируя факт:

— Я так думаю, если человек командует, люди или подчиняются, или поднимают бунт. Если взбунтуются, то нужно подавить бунт в самом начале, иначе все вырвется из рук. При первых же признаках дайте мне знать, и мы задержим переправу, пока они там не договорятся и не наведут порядок. Так мы, возможно, не спасем всех, зато спасем хотя бы некоторых. Если начнется бардак, то оттуда живым никто не выйдет.

Нат кивнул.

— Вы произнесли целую речь, сержант.

— Ну да. Обычно я не так разговорчив.

— Но я целиком с вами согласен.

— Так что мы справимся, — сказал Оливер. — Дайте мне знать, если начнется заваруха. — Нат молча положил рацию на стол.

— Значит, вы договорились, — начала Патти, но замолчала. Потом начала снова. — Вы уже знали, что договоритесь, да?

— Только не нервничайте, — сказал Нат и даже сумел улыбнуться. — В самом деле, как вы думаете, что сделал бы Берт?

Патти открыла было рот, но тут же закрыла его. Потом слегка кивнула.

— Скорее всего, то же самое. — Она уже готова была сдаться. — Но это не значит, что мне это должно нравиться. — В ней снова вспыхнуло упрямство.

— Нет, — ответил Нат, — не должно. — Он отодвинул стул, снова подошел к дверям и окинул взглядом площадь.

Это было мрачное, подавляющее зрелище. На западе солнце скрылось за грозовыми тучами. Все на площади стало серо-пепельного цвета, едкий воздух был полон сажи.

Там возилось множество пожарных — они казались копошащимися муравьями, снятыми замедленной съемкой, пришло Нату в голову, — и по всей площади стояли пожарные машины. Они стояли вплотную друг к другу, и все насосы глухо гудели.

Площадь превратилась в огромное озеро. По ступеням из вестибюля текли водопады, похожие на перекаты на нерестовых речках.

Из дверей вдруг вывалился пожарный, который споткнулся и упал ничком на ступеньках. Упираясь дрожавшими руками, он тщетно пытался встать.

Двое санитаров прибежали с носилками, уложили его и унесли к стоявшей в стороне «скорой помощи» — в машине уже сидели трое других пожарных и дышали через кислородные маски. Нат проводил носилки взглядом.

Полиция стерегла барьеры. Нат увидел Барнса, того чернокожего постового, и его коллегу, гиганта ирландца, у которого было забинтовано почти все лицо.

Толпа за барьерами стояла спокойно и удивительно тихо, как будто до нее наконец дошла вся чудовищность трагедии. Взметнулись чьи-то руки, показывавшие вверх. Тут же взлетело еще несколько рук. Нат не обернулся, чтобы взглянуть, — он и без того знал, что спасательный пояс снова в пути, что еще один человек на пути к безопасности.

Он не испытывал радости от победы. Это чувство давно ушло. Вместо этого он упрекал себя, что больше ничего сделать не может. Что он говорил Патти о взглядах, которых придерживаются в его краях на Среднем Западе? Что человек должен стремиться к совершенству, но никогда не достигнет его? Но из-за этого даже частичное поражение не становится приятнее.

Он не был религиозным человеком, но существовали обстоятельства — он вспомнил те девятнадцать трупов в опаленной горной лощине, — которые словно доказывали мощь высших сил и самим характером и глубиной трагедии просто заставляли его пересмотреть многие идеи и принципы, прежде казавшиеся очевидными.

Суть выводов этого пересмотра можно выразить двумя словами: «Никогда больше!»

Никогда больше никаких «Титаников», попадающих во льды.

Никогда больше никаких «Гинденбургов», полных взрывоопасного водорода.

Никогда больше, пока живы люди, искалеченных Гамбурга и Дрездена, Нагасаки и Хиросимы.

Никогда никаких пожаров в подобных гигантских зданиях…

Поправка: никаких гигантских зданий. Не разумнее ли это?

Гигантизм ради гигантизма никогда не доводил до добра. Не забывай об этом.

«Не забуду, — молча сказал себе Нат. — Богом клянусь, не забуду».

Тут он услышал, что в трейлере звонит телефон, подождал, не возьмет ли кто трубку, и услышал голос Патти:

— Да, он здесь. — И потом, бесцветным голосом: — Нат. — Подала ему трубку. — Зиб. — Больше не сказала ничего.

Зиб ушла из редакции в обычное время и на такси приехала домой, где тут же плюхнулась в ароматную ванну.

Млела в пене, чувствуя, как спадает напряжение, и убеждала себя, что все будет в порядке. После разговора с Кэти она почувствовала себя совсем другим человеком, намного лучше поняла сама себя, а разве это не главное в жизни — познать себя?

Она ведь покончила с Полом Саймоном, не так ли? Нат должен был понять это по ее звонку, когда она сообщила ему, что Пол не приедет к Башне. Тем самым она одним махом разорвала последние путы, правда? Эта метафора родилась сама собой. А Нат в глубине души ягненок. Он, конечно, не собирался говорить ей такие резкие слова, которые у него вырвались. Это исключено. Такого никто не мог задумать всерьез. По крайней мере по отношению к ней.