Ричард Стерн - Башня

Она нырнула поглубже в ванну, закрыла глаза и провела рукой по гладким полным плечам и груди. Как говорили в той рекламе по телевидению? «Если он не заметит разницы, значит, он просто слеп». Это прямо о ней, правда?

Нат, разумеется, вернется домой очень усталым. Но, может быть, и не очень. Она всегда умела расшевелить его. О таких вещах глупые фанатички из движения за освобождение женщин так часто забывают, видимо, потому, что большинство из них, хотя и не все, совершенно никчемны в сексуальном плане. Квалификация же Зиб в этом отношении была безупречна, о чем Зиб прекрасно знала. А при такой форе в ее тайных сексуальных поединках с мужчинами, с любым мужчиной, о поражении не могло быть и речи.

Мужчинам лестно, что они сильнее, они хвастают своими мышцами и делают всякие глупости. Во многих культурах, как узнала Зиб на лекциях по антропологии, полигамия считается нормальной. Полиандрия, напротив, практикуется только изредка. Но это только доказывает извращенность мужского мышления, потому что одна женщина в состоянии удовлетворить дюжину мужчин, не так ли? В то время как мужчина часто едва удовлетворяет единственную женщину. Но, как говорят англичане, в этом все и дело. Мужское мышление за столетия просто закостенело.

Она снова погладила плечи и грудь и пришла к заключению, что в рекламе этого масла для ванн что-то есть: кожа казалась ей гладкой, нежной и возбуждающей на ощупь. Легонько погладила бедра. И сказала вслух:

— Полегче, девонька. Потерпи до Ната. Не слишком распаляйся.

Она вылезла из ванны, вытерлась и слегка надушила шею, грудь и живот. Потом натянула легкое длинное белое платье, которое Нат особенно любил, и те туфли на высоких каблуках, которые он подарил, и направилась в гостиную, чтобы включить музыку.

Потом решила позвонить на стройку.

Нат сказал в трубку:

— Алло?

Что она ему, собственно, собиралась сказать?

— Привет! — И глупо добавила: — Я уже дома.

Нат слышал в трубке музыку. «Шахерезада». Скрипки как раз начинали свою тему. Шахерезада развлекает султана. Чтоб она провалилась!

— Я это понял.

— Как у тебя дела, милый? Я только…

— Просто фантастически! — Нат снова взглянул через открытые двери на кишевшую народом площадь. Поднял руку, устало потер лоб и увидел на ладони сажу.

Эх, ему не привыкать к строительной грязи, и сколько раз они с Зиб смеялись над его видом, когда он вечером возвращался домой! Но на этот раз это было нечто иное, отличавшееся как ночь от дня, смерть от жизни. Это было…

Зиб сказала:

— Я хотела… я пыталась следить по телевидению… но не смогла. Это ужасно, да?

— Это не то слово. — Он помолчал. — Ты что-то хотела?!

Нерешительность в голосе была нетипична для Зиб.

— Да, собственно, ничего. Я пришла домой и… — Она запнулась. Голос ее звучал все неувереннее. — Ты придешь домой? — Она не могла заставить себя добавить еще одно слово: «вообще».

Нат понимал, что Патти наблюдает за ним. Пытался не замечать ее, но не смог.

— Я тебя кое о чем спросила, милый.

— Но я не знаю, что тебе ответить. — Он бросил трубку.

Зиб еще долго держала свою. Потом уронила ее и зарыдала.

Телефон снова зазвенел. Нат подбежал к нему. Губернатор сказал:

— Остались только две женщины. Потом начнем отправлять мужчин, всех по очереди.

Он не сказал ничего особенного, но в голосе явно чувствовалось напряжение.

— Хорошо, — ответил Нат. — Я уже говорил с сержантом. Он считает, что люди либо подчиняются, либо бунтуют, и если вспыхивает бунт…

— То он бы взял ближайший ломик и трахнул первого попавшегося по башке, да? — спросил губернатор. Судя по голосу, он был того же мнения.

— Верно, — сказал Нат. — Он знает, как это бывает, и ему не впервой. Говорит, если будем рассусоливать… — Он замолчал, сообразив, что говорит с потенциальной жертвой. Но потом продолжал — деться было некуда: — Если будете рассусоливать, — повторил он, — то, по его мнению, никто не выберется из Башни живым. Мне очень жаль, мистер губернатор, но он так считает, и я с ним должен согласиться.

— Не стоит извиняться, молодой человек. Я с ним тоже согласен. Есть какие-нибудь предложения?

— Есть, и даже несколько. — Нат прервался, чтобы привести в порядок мысли. — Вы могли бы заранее их предупредить, что при первом признаке неповиновения я дам команду сержанту и он задержит переправу, пока все снова не выстроятся в очередь. Если в этом кто-то усомнится, дайте ему трубку и я ему повторю.

— Пока, — добавил губернатор, — связь будет работать.

— Об этом я тоже думал, — ответил Нат. — Тогда мы тут же перейдем на волну местного радио. Там приготовлен переносной передатчик с микрофоном. Если телефон откажет — переключимся на радио. Там, наверху, есть транзисторный приемник?

— Как раз транслируют рок-н-ролл, — ответил губернатор. И добавил: — Значит, договорились.

— Если телефон откажет, — продолжал Нат, — вы никак не сможете связаться с нами. А начнутся неприятности — просто помашите из окна платком, и мне сообщат. Ладно?

С минуту было тихо.

— Ладно, — ответил губернатор. И снова тишина. И потом: — Я вам поражаюсь, молодой человек. Вы проделали фантастическую работу. Мы все вам благодарны. — Пауза. — Я говорю это на случай, если не представится возможность обнять вас лично.

— Сделаем все, что в наших силах, чтобы выручить вас всех, — ответил Нат.

— Я знаю. И благодарю.

Первые сорок этажей Башни уже погрузились во мрак. Постовой Шеннон смотрел на дымившуюся громадину и недоверчиво качал головой.

— Ты видишь, Фрэнк? Этот домина наверху весь раскалился докрасна!

Так и было. Большинство окон уже полопались от огня, дым валил сквозь пустые рамы. Но и сквозь дым в сумерках было прекрасно видно, как здание постепенно раскаляется докрасна, и в беспорядочных завихрениях воздуха, вызванных перегревом, казалось, что вся конструкция извивается.

— Ты умеешь молиться, Майк? — спросил Барнс. — Так вот сейчас самое время. — Он помолчал. — А какой был великолепный вид, помнишь? И сколько шикарных людей пришло на него взглянуть!

Высоко над ними из окна банкетного зала вновь вынырнул спасательный пояс, который по дороге к крыше Торгового центра на миг позолотили лучи заходящего солнца. Толпа во все глаза следила за ним. Шеннон перекрестился.

— Изжариться заживо, — сказал Барнс. — Интересно, они об этом думают? — И потом добавил: — Или о Жанне д'Арк. — В его голосе впервые послышалась ярость. — Того маньяка внутрь пустили мы, Майк, и я этого никогда не забуду, хотя тот тип, прости его Господи, и говорит, что все мы братья.

— А что он этим хотел сказать?

— Что в этом виноваты все мы, понятия не имею, как и почему. Но могу себе представить. Такое не возникает из-за единственной причины.