Игорь Крутов - Мясник

— Ну, а что ты хотел? — примирительно бросил Семен. — Рынок…

— Вот именно — рынок, — мрачно кивнул Акимов. — Все на продажу, сволочи. Ум, честь, совесть, эпоху, — все коту под хвост. За тридцать сребреников. «Пожалте, господа, не изволите ли меня в жопу отхарить? Недорого возьму». Тьфу!

— Что-то ты, Петя, разошелся, — попытался урезонить друга Семен. — Не принимай ты так все близко к сердцу.

— Да как не принимать? — вздохнул Акимов. — Как не принимать, если уже ну все, все, что возможно, продали?!Вот ты подумай, ведь психология один к одному: те, в семнадцатом, как пели, помнишь?«Весь мир насилья мы разрушим до основания!» А эти сейчас — что поют? Да то же самое! Ну, не поют, зато ведь рушат все подряд. До основания! Дворцы разрушены; где народ отдыхал — там теперь салоны мебельные да автомобильные; дети беспризорные в метро нищенствуют, и везде, куда ни глянь, разруха да стон. Ну чем не большевики? Скажите мне?

— Успокойся, Петя, — снова урезонил его Семен. — Ты лучше скажи, пошто с нами поехал? Судя по твоим рассказам, оперативку-то еще не закрыли.

— А лучше бы закрыли, — отвернулся к окну Петр, — честнее было бы. Гуляйте, мол, господа бандиты. Никто вас не тронет, так что убивайте, режьте, грабьте, насилуйте…

— Все-все-все… — тихо, но внушительно успокоил его Семен. — Хватит.

— Вот я и еду с вами, — почти спокойно заговорил Петр, — чтоб сделать нормальное дело и не мучиться потом, что коту под хвост все мои старания. Понятно?

— Да, понятно, понятно, — сказал Безруков. — Все, молчим. Сосредоточься. Подъезжаем…

Никита понимал, что Петр прав во всем абсолютно. Но ему не хотелось сейчас пи поддерживать его, ни успокаивать. Он всеми силами старался не думать ни о чем — только о том, что их сейчас ждало. Сможет ли он? Не подведет ли?

Скорее бы все это кончилось, подумал он. Скорее бы, чтоб вплотную заняться поисками Тани.

Где ты сейчас, дочка, что поделываешь, думаешь ли о своем папке, с которым когда-то была так дружна? Что могло между нами произойти, что ты переступила через все эти годы, которые мы вместе прожили после смерти мамы? Что произошло, неужто и впрямь все дело в Людмиле? Ведь согласись, Танечка, доченька, что не может на наши отношения повлиять никакой другой человек. Что же случилось, Танечка, и где, в чем я допустил ошибку? Как бы там ни было, я обязательно пойму это, и все у нас с тобой пойдет по-прежнему. И мы все начнем сначала…

— Внимание, — сказал Безруков.

Они подъезжали к месту событий.

Выбежав со станции, они проскочили площадь, обогнули редкие рыночные ряды и, не снижая скорости, помчались по улице.

— Сюда! — задыхаясь, крикнул Генка и юркнул в какой-то дворик.

Остальные последовали за ним.

Здесь они протиснулись между гаражами и укрылись на грязном заплеванном пятачке. Андрей высунул голову из укрытия — не идет ли кто?

— Никого, — доложил он своим друзьям.

— Вот и ладненько, — кивнул Генка, — и замечательно.

Все еще тяжело дыша, он повернулся к Веронике и зловеще проговорил:

— Значит, Чума, да?

Вероника кивнула.

— Чума.

— Хорошее имечко, — одобрил Генка. — И что же ты молчала?

— А чё говорить?

— Да нехорошо как-то, — Генка был явно раздражен, и Чума это чувствовала.

— Да сказала бы я, куда бы делась? — пожала она плечами, делая вид, что ничего, в сущности, страшного не произошло.

— Сказала б ты… — саркастически проговорил Генка. — Ну?..

— Что — ну?

Таня и Андрей не вмешивались в их разговор. Вообще-то говоря, им было плевать с высокого дерева, как звали Веронику в прошлой ее жизни. А зачем это нужно Генке — кто его знает? Хотя, если поразмыслить, что-то обидное в поведении Чумы все же было. Она про нас все знает, а мы про нее — только то, что она захочет нам рассказать. Явная несправедливость. Или нет? Да черт его знает, пусть сами разбираются!

Тем временем Генка продолжал свой допрос.

— Откуда они тебя знают?

— Кто?

— Ребята эти.

Чума напряглась, обдумывая ответ, и, подняв на Генку наивные глаза, спросила:

— Эти, с электрички?

Генка чувствовал, как злоба волной накатывает на него.

Но он держался. Пока.

— Да, — сказал он. — С электрички.

— А ты здорово их мочил, — похвалила вдруг его Чума. — Классно.

— Ты мне зубы не заговаривай, — заводился Генка. — Отвечай мне! А то я тебе морду прямо по этим гаражам размажу.

Вероника тут же встала в боевую позу:

— Попробуй, — усмехнулась она многообещающе.

И тут наконец в их разговор вмешался Андрей:

— А я помогу, — сказал он. — Сливай воду, Чума, раскалывайся, а то ведь хуже будет.

Вероника с прищуром оглядела обоих, как бы прикидывая свои шансы.

Шансов не было.

— Ладно, — сдалась она. — Чумой меня с детства зовут. Ребята эти — мои старые знакомые. Когда-то мы дружили с ними, а потом… поссорились. И стали врагами.

— Почему вы разбежались? — спросил требовательно Генка. — Кто кого подставил?

— Генка! — Голос у Вероники стал неожиданно жалобным. — Не спрашивай меня, пожалуйста. Зуб даю, придет время — все расскажу. Только сейчас не спрашивай, ладно?

Генка усмехнулся.

— Тебе, подстилка, не надо зуб давать, я его в любое время могу и сам у тебя вырвать.

— Ты… — начала Чума, но спохватилась и замолчала.

— Ну? — насмешливо спросил ее Генка. — Что замолчала? Что сказать-то хотела?

— Ген…

— Ладно, черт с тобой, не хочешь говорить сейчас — не говори, — милостиво разрешил Генка. — Но с одним условием.

— Согласна, — торопливо проговорила Чума.

— Повторяй за мной…

Генка пристально смотрел на Веронику, пытаясь понять — сломлена ли она или только притворяется, отсрочку хочет заиметь. Смотрит вроде преданно, как собачонка, но кто знает, что у нее на уме…

— Что повторять-то? — переспросила у него Чума.

Генка тряхнул головой и начал.

— Повторяй: я — подстилка, — он усмехнулся, — то есть я хотел сказать, что ты, Чума, — подстилка.

Чума молчала. Андрей с интересом, а Таня — с ужасом на нее смотрели.

Неужели повторит?

— Ну? — с угрозой в голосе сказал Генка, надвигаясь на Веронику.

Она глубоко вздохнула и тихо проговорила:

— Я — подстилка.

— Громче!

— Я — подстилка! — повысила голос Вероника.

Генка удовлетворенно кивнул, но он еще не закончил испытание.

— Грязная вонючая подстилка, — сказал он. — Повторяй.

— Я — грязная, вонючая подстилка, — покорно повторила Чума. — Доволен?

— Доволен, — сказал ей Генка. — А теперь — последний вопрос: ты трахалась с этим Кузнецом?

— Генка!

— Отвечай, сука.

Чума мотнула головой и твердо посмотрела на своего мучителя.

— Отвечаешь, что это последний вопрос? — спросила она.

— Говори, говори, — усмехнулся Генка. — Отвечаю.