Ларс Кеплер - Гипнотизер

– Мне еще что-нибудь надо знать из первых рук?

– Может быть, то, что Эк необычайно долго занимался телами. Так и не закончил, хотя устать не мог, ярость не ослабевала.

Оба замолчали. Комиссар шел по Страндвэген. Он снова вспомнил последний допрос Эвелин.

– Я хотел только подтвердить насчет этого разреза, – помолчав, заключил Нолен. – Что его сделали примерно через два часа после наступления смерти.

– Спасибо, Нолен.

– Полный протокол о вскрытии получишь завтра утром.

Простившись с Ноленом, Йона подумал, как, наверное, страшно было расти рядом с Юсефом Эком. Какой беззащитной должна была чувствовать себя Эвелин, не говоря уж о ее младшей сестре.

Комиссар попытался вспомнить, что рассказывала Эвелин о кесаревом сечении матери.

Вспомнил, как она сидела, скорчившись, на полу у стены в комнате для допросов и рассказывала о почти патологической ревности Юсефа к младшей сестре.

– У него что-то с головой, – прошептала она. – Он всегда такой был. Я помню, когда он родился, мама очень болела. Не знаю, что это было, но врачам пришлось делать кесарево сечение.

Эвелин покачала головой и закусила губу, потом спросила Йону:

– Вы знаете, что такое кесарево сечение?

– Да, примерно.

– Иногда… иногда, когда ребенка рожают таким образом, возникают осложнения.

Эвелин застенчиво взглянула на него.

– Вы имеете в виду недостаток кислорода или вроде того? – спросил комиссар.

Она покачала головой и вытерла слезы со щек.

– Я имею в виду психические проблемы у матери. Если у женщины трудные роды и ей перед операцией дают наркоз, у нее могут возникнуть проблемы с принятием ребенка.

– У вашей матери была послеродовая депрессия?

– Не совсем так, – ответила Эвелин сдавленным голосом. – У мамы был психоз, когда она родила Юсефа. В родильном отделении этого не заметили и выписали ее домой. А я сразу увидела, что все не так. И о Юсефе заботилась я. Мне было всего восемь. Но мама не обращала на него внимания, не прикасалась к нему – только лежала в постели и все плакала, плакала, плакала.

Эвелин посмотрела на Йону и прошептала:

– Мама говорила, что он не ее ребенок, что ее настоящий ребенок умер, а ей подложили этого.

Она усмехнулась:

– Мама вернулась к нам примерно через год. Притворилась, что теперь все нормально, но на самом деле продолжала отвергать Юсефа.

– И вы решили, что мама так и не выздоровела? – осторожно спросил Йона.

– Выздоровела, потому что, когда она родила Лису, все было совсем по-другому. Мама была счастлива, все делала для нее.

– А вы заботились о Юсефе.

– Он стал говорить, что мама должна была родить его по-настоящему. Он так объяснял себе эту несправедливость – что Лису родили “через влагалище”, а его нет. Что мама должна была родить его “через писю”, а не…

Эвелин замолкла и отвернулась. Йона смотрел на ее напряженно поднятые плечи, не решаясь прикоснуться к ней.

Вечер пятницы, одиннадцатое декабря

Когда комиссар приехал в больницу, в отделении интенсивной терапии, против обыкновения, не стояла тишина. На все отделение пахло едой, возле общей комнаты стояла тележка с судками из нержавейки, тарелками, стаканами и столовыми приборами. Кто-то в комнате включил телевизор, послышался звон посуды.

Комиссар подумал, что Юсеф, разрезав на животе матери старый шрам от кесарева сечения, вскрыл свой собственный путь к жизни – путь, обрекший его на детство без мамы, которая так и не признала его своим ребенком.

Юсеф рано понял, что он не такой, как другие дети, – он одинок. Одна только Эвелин давала ему любовь и заботу. Он не смирился с тем, что она отдалилась от него. Малейший признак отчуждения приводил его в отчаяние, в бешенство, и ярость чаще всего изливалась на любимую матерью младшую сестренку.

Йона кивнул Сунессону, дежурившему возле палаты Юсефа, и взглянул на лицо мальчика через окошко в двери. Мочесборник заполнен наполовину; возле кровати – капельница, обеспечивающая жидкость и кровяную плазму. Из-под голубого одеяла торчат ноги мальчика – ступни грязные, к хирургическому пластырю поверх стежка прилипли волосы и мусор. Телевизор включен, но мальчик, кажется, не смотрит на экран.

В палате находилась Лисбет Карлен, социальный работник. Она еще не видела комиссара – стоя у окна, она закалывала волосы.

У Юсефа опять кровоточила одна из ран. Кровь стекала по руке и капала на пол. Пожилая медсестра склонилась над ним, сняла компресс и заново стянула края раны медицинским скотчем. Вытерла кровь и вышла из палаты.

– Простите, – позвал ее Йона, выходя следом за ней в коридор.

– Да?

– Как он? В смысле, Юсеф Эк?

– Поговорите с лечащим врачом, – ответила женщина и пошла дальше.

– Обязательно, – улыбнулся комиссар, не отставая от нее. – Но… я хотел бы показать ему кое-что… я могу отвезти его туда, я хочу сказать – в кресле…

Медсестра покачала головой и остановилась.

– Пациента нельзя перемещать, – твердо сказала она. – Что за глупости. У него страшные боли, он не может пошевелиться. Если он сядет, у него может открыться кровотечение.

Йона вернулся к палате Юсефа. Не постучавшись, он вошел, взял пульт, выключил телевизор, включил магнитофон и уселся на стул для посетителей. Юсеф открыл отекшие глаза и без интереса посмотрел на комиссара. Дренаж Бюлау, поддерживавший давление в его проколотом легком, издавал довольно приятное тихое бульканье.

– Похоже, тебя скоро выпишут, – сказал Йона.

– Хорошо бы, – слабо ответил Юсеф.

– Хотя тебя отправят в следственную тюрьму.

– Лисбет сказала, что главный прокурор еще не готов ничего делать, – возразил мальчик, быстро глянув на Карлен.

– Раньше – да. А теперь у нас есть свидетель.

Юсеф прикрыл глаза.

– Кто?

– Мы с тобой долго говорили, – сказал комиссар. – Но ты, может быть, хочешь отказаться от каких-то своих слов или что-нибудь добавить?

– Эвелин, – прошептал Юсеф.

– Ты можешь попасть в тюрьму надолго.

– Неправда.

– Нет, Юсеф, я говорю правду. Можешь на это рассчитывать. Тебя собираются отправить в следственную тюрьму, и у тебя есть право на юридическую защиту.

Юсеф попытался поднять руку, но не смог.

– Вы ее загипнотизировали, – улыбнулся он.

– Нет.

– Слово против слова?

– Ошибаешься, – сказал Йона и посмотрел в чистое бледное лицо мальчика. – У нас есть и техническое доказательство.

Юсеф стиснул зубы.

– У меня нет времени сидеть здесь. Но если ты хочешь что-нибудь рассказать, я могу задержаться, – дружелюбно предложил Йона.

Он с полминуты подождал, барабаня по ручке сиденья, поднялся, взял магнитофон и, коротко кивнув сотруднице соцотдела, вышел из палаты.