Норман Льюис - Подвиг, 1972 г., том 5

Они подошли к воротам номер пять. Фейн показал свой билет и прошел. Через барьер забора Мола пожал ему руку.

— Позвоните мне из Мехико. Я все узнаю и сообщу вам.

Фейн кивнул головой. Он был не в силах сказать что-нибудь в ответ. Он почувствовал себя безнадежно раздавленным.

Через четыре часа он был в Мехико, в гостинице «Аламеда». Из гостиницы он позвонил Мола, но так как нужно было ждать примерно час, то он взял такси и поехал в редакцию «Эль Порбенир» на улице Такуба. Было уже девять часов, и Фейи вздохнул облегченно, когда увидел, что учреждения работали и Виктор Моралес, наверное, еще не ушел домой. Его сразу же пропустили.

Моралес был мрачным молодым человеком с тонкими усиками и дьявольской улыбкой мексиканского мошенника из американского фильма. На нем был темный, тщательно отглаженный костюм, в нагрудном кармане пиджака которого торчало пять золотых авторучек. Он благоухал одеколоном. Комната была заставлена горшками с тропическими растениями.

— Рад познакомиться с вами, мистер Фейн. Вы работаете у Филиппа?

Фейн небрежно кивнул головой.

— Я только что из Гаваны.

— Мы ждем вас. Как там было? Жарко?

Фейн пожал плечами.

— А сейчас вы намерены поужинать по-европейски?

— Было бы не плохо.

— Итак, за дело. Вопросы у меня. Я думаю, что вы уже имели возможность познакомиться с ними.

Он нажал на кнопку стола, напоминавшего маленький орган. Ящик открылся со слябым щелчком, и Моралес взял какие-то бумаги.

У Фейна в руках оказалась знакомая ему инструкция с вопросами. Он узнал эти вопросы.

— Я застенографирую ваши ответы, но вы не спешите, так как я давно не писал. — Заметив некоторое колебание Фейна, он добавил: — Все в порядке. Начинайте. Кроме нас, в здании ни души.

Он улыбнулся заговорщически Фейну, как бы успокаивая его.

Моралес записывал ответы Фейна. Он только один раз прервал его, когда Фейн рассказывал об измерениях глубины у берега в Лагартере.

— От верхней воды прилива до песчаных дюн примерно тринадцать ярдов берега, причем максимально эта полоса составляет восемнадцать ярдов и минимально девять ярдов, — сказал Фейн.

— У вас великолепная память, — остановился Моралес и взглянул на него.

— Измерения верны только в день измерения, то есть на двадцать девятое число, — сказал Фейн. — Их необходимо пересчитать по таблице прилива. -

Моралес кончил писать.

— Ну, я вижу, что вы не теряли времени даром. Кстати, не собираетесь ли еще раз побывать там? — Моралес посмотрел на Фейна медленным взглядом стервятника.

— Я все уже видел на Кубе, что необходимо газете.

— Филипп заинтересован еще в одной поездке.

— Возможно, но я не хочу. Завтра утром я вылетаю в Торонто, где пробуду несколько дней.

Моралес вскочил и, сунув руки в карманы, прошелся по комнате. Затем он упал в кресло и тяжело вздохнул.

— Вам хорошо заплатят, если вы измените свое решение.

— Вероятно, но я не хочу.

— Вам лучше знать. Во всяком случае, вы выполнили довольно сложное задание. Филипп будет рад этому. Кстати, могу я видеть вас в Мехико?

Фейн предпочитал не встречаться с этим человеком.

— Я еще не устроился, — солгал он.

— У меня могут быть вопросы. Могли бы мы встретиться завтра утром? Каким самолетом вы улетаете?

— В одиннадцать пятьдесят.

Фейн записался на самолет, который вылетает в восемь утра, но ничего не сказал об этом. Интуитивно он понимал, что Моралес настоящий головорез, который не будет стесняться в выборе средств. Он намного страшнее неопрятного Стида. Режиссеры старых американских фильмов хорошо знали этих людей, когда показывали мексиканских мошенников. Фейн видел в Моралесе бандита и убийцу, замаскированного йод порядочного человека. Каин в импортном американском костюме.

Когда Фейн вышел из здания «Эль Порбенир», то прежде чем взять такси и поехать в гостиницу, он два раза остановился и осмотрелся, чтобы убедиться, что за ним нет слежки.

Фейн позвонил Мола по домашнему телефону из гостиницы, и Мола сообщил ему довольно неприятную историю.

— Авария произошла в Гаване, когда она направлялась в аэропорт. Столкновение с другой машиной… Да, пока еще в больнице.

«Какая еще авария? Вы великолепно знаете, что никакой аварии не было», — хотел прокричать Фейн в телефонную трубку. Понимая, что вспышка гнева ничего не даст, он взял себя в руки и довольно спокойно спросил:

— Серьезные ушибы?

— К счастью, небольшой удар и царапины. Больше ничего.

— Она вылетает в воскресенье?

— Конечно, мистер Фейн. Все уже улажено.

Фейн считал, что отъезд без Клариты был непоправимой ошибкой. Он чувствовал себя жертвой шулерского трюка, но ему казалось, что эти карты тасует не Мола, а кто-то другой.

Кларита не вылетела из Гаваны в воскресенье, так как в этот день на Кубе было объявлено чрезвычайное положение, и воздушное сообщение было прервано. После телефонного разговора с Мола Фейн ничего не знал о ней. Утром он прибыл в Торонто. Все телефонные разговоры с Кубой задерживались на двенадцать часов. На следующий день международные телефонные переговоры были прекращены до специального указания. Сестра сообщила, что на его счет положено восемь тысяч фунтов, но это известие его нисколько не обрадовало.

В понедельник Паппи Сауерби созвал совещание всей редакции: от уборщиц до кочегаров. В руках у него был номер журнала «Тайм», вышедший на прошлой неделе. Он держал его небрежно между большим и указательным пальцем.

— Я полагаю, что все вы видели это! — начал он.

Журнал опубликовал сенсационную новость, которую никто не хотел печатать. Корреспонденты помпезно и ликующе описывали военные приготовления во Флориде и особенно в Центральной Америке, которые велись для разгрома кубинской революции. Дрожащим от волнения голосом Паппи сообщил:

— Леди и джентльмены, все сотрудники редакции. Мы должны действовать. Мы должны поднять голос протеста, чтобы остановить это грязное дело, которое готовят против Кубы. Во имя мира мы готовы на любые жертвы, и мы боремся за мир во всем мире.

Сразу же организовали сбор средств. Собрали 89 долларов 75 центов, которые направили в фонд защиты Кубы. Паппи предложил принять резолюцию, осуждающую «преступную и безответственную империалистическую агрессию, подготавливаемую против Кубы». Мнение работников редакции разделилось по поводу текста резолюции. Большинство признавало резолюцию в целом, но значительная часть сотрудников возражала против слов «преступная и империалистическая». Во имя сохранения единства главный редактор стал искать компромиссное решение. В конце концов была принята единогласная резолюция, осуждающая «безответственные империалистические маневры и угрозы агрессии в районе Карибского моря». Это было резко и достаточно туманно, а главное, понравилось всем, так что сразу же единогласно проголосовали за то, чтобы послать резолюцию в ООН, сессия которой проходила в Нью-Йорке.