Норман Льюис - Подвиг, 1972 г., том 5

Кайль получил письмо от матери. Изложив на целой странице всякие мелочи о родных и знакомых, она сообщала далее, что потратила часть своих сбережений на покупку новой шляпы и кое-каких «тряпок» для поездки с сыном в Лондон. Если до письма матери Эрни Кайль чувствовал себя подавленным, то теперь он буквально выходил из себя от ярости при мысли, что рушатся его планы. Во всем мире существовал только один человек, который для него что-то значил, — его мать.

Главстаршине Шепарду вручили письмо от Доры и Уин. Уин была его невесткой, женой сводного брата жены Артура Хиндла, а Дора — женой.

Семьи Шепардов и Хиндлов жили по соседству во Фрэттоне и постоянно общались между собой. Однако Дора Шепард не только не доверяла Уин Хиндл, но и вообще терпеть ее не могла. Слишком уж заносчива и самоуверенна была невесточка! Вечно кичилась своей осведомленностью о том, что происходит на белом свете, и поучала, как надо лечить этот белый свет, чванилась своей религиозностью и попрекала Дору тем, что та редко ходит в церковь. Но Уин не имела детей, а у Доры было двое, да к тому же маленьких, так что бросать их и бегать по церквам она никак не могла.

Дора считала, что Уин так много думает о себе еще и потому, что образованна и работает учительницей в местной муниципальной школе. Она держала под каблуком своего муженька — кладовщика маленького оптового склада в Портсмуте. И все же больше всего Дора не любила Уин за ее дружбу с Томом Шепардом — дружбу, как она считала, возникшую на общности религиозных убеждений. Том тоже регулярно посещал церковь. Дора всегда переживала, когда Уин с мужем и Томом отправлялись в церковь, а она оставалась дома нянчить детишек. По правде сказать, она ревновала Тома к Уин, и не только ревновала, но и побаивалась за будущее семьи. За двенадцать лет совместной жизни с Томом она хорошо его изучила, знала, что человек он неплохой, но непрактичный, легко поддающийся постороннему влиянию. А вот Уин — ничего не скажешь — бог наградил твердым, властным характером, и Дора видела, что под ее воздействием Том все больше становится настоящим религиозным фанатиком, все больше меняется, и далеко не к лучшему. Он уже не проявлял интереса ни к ней, его жене, ни к детям. Дора прекрасно понимала. что Уин не только моложе ее, но и гораздо интереснее как женщина, тем более что из-за бездетности ей удалось сохранить хорошую фигуру, чего не скажешь о Доре.

Том Шепард действительно был без ума от Уин. Он восхищался ее образованностью, ее развитостью и охотно признавался, что она обладает куда более широким кругозором, чем он сам. Ему нравилась ее осведомленность в международных делах. В отличие от Доры, у которой только и разговоров, что про детей да про всякие домашние заботы, с Уин можно было беседовать о куда более интересных вещах. С особым уважением Том относился к религиозным убеждениям Уин, к тому, как умно и понятно она толковала библию применительно ко всему земному, повседневному, практическому, как наставляла его нести слово божье своим братьям — людям, вместо того чтобы заниматься суесловием.

Вот и сейчас, прочитав письмо Уин, Том с удовольствием думал о предстоящей встрече. О многом ему хотелось рассказать ей…

Шэдде не любил приемы и рауты, но не пойти на прием, устроенный английским посольством в связи с заходом «Возмездия» в Копенгаген, он, разумеется, не мог. Прием качался страшно скучно, гости собирались медленно, и Шэдде просто возненавидел и организаторов приема, и всех присутствующих. А тут он случайно подслушал, как Дуайт Галлахер рассказывал группе датчан об истории у Корсёра. Нет, всего разговора он не слышал, но вполне достаточно оказалось и одной фразы: «…Ну и сдрейфил же наш командир, услышав это тиканье!..»

Тут Галлахер загоготал и оскалил зубы, словно изрек нечто невероятно смешное. Конечно, засмеялись и датчане. Шэдде готов был убить американца, но взял себя в руки и дал себе слово сообщить Джорджу Стрэйкеру, что представляет собою этот наглый янки. Кстати, почему Галлахер на всех приемах постоянно выпячивается на первый план? Неужели он не понимает, что это по меньшей мере бестактно, ибо приемы устраиваются в честь королевского флота Великобритании, а не в честь военно-морских сил США?

Стоя в обществе британского посла, датского адмирала и англиканского священника, Шэдде почти не принимал участия в беседе, лишь внимательно наблюдал за происходящим. Вскоре он заметил Килли — с хорошенькой девушкой конечно, тот направлялся к окружавшей Галлахера группе. В дальнем конце зала, около стола с напитками, стояли с бокалами в руках Саймингтон и О’Ши. Интересно, над чем они так дружно хохотали? Корсёр?..

Несколько в стороне, в другой шумной группе, Шэдде заметил Бэгнелла, Аллистэра и Масгрова. Они тоже часто смеялись. Именно из-за такой вот пустой болтовни и глупого смеха Шэдде ненавидел подобные приемы. Над чем тут смеяться, о чем болтать? Он поискал глазами своего первого помощника и увидел, что тот только что откуда-то появился в сопровождения жены посла. Можно не сомневаться, подумал Шэдде, что он закатывал глаза перед какой-нибудь чепуховой картиной, выбирая удобный момент, чтобы упомянуть о королевской семье и о том, что он служил на королевской яхте «Британия»… В этом Шэдде не ошибался. По окончании приема жена посла, беседуя с мужем, так отозвалась о Каване: «Ты знаешь, первый помощник, Бенджамен Каван, ну просто очарователен! Он хорошо знает и королеву, и Маргариту, и Филиппа, и детей. Этот милый офицер служил на „Британии“».

— Значит, дай срок — будет адмиралом, — проворчал посол, с трудом стаскивая носок. После приема у него расстроился желудок, но он по опыту знал, что лучше не уклоняться от разговора с супругой, иначе она закатит ему такую сцену, от которой расстройство только усилится.

Спустя некоторое время Шэдде увидел Риса Эванса и подозвал его к себе. В присутствии Эванса он почувствовал себя спокойнее и тут же решил, что при передаче лодки Стрэйкеру аттестует Эванса с самой лучшей стороны.

Продолжая рассматривать гостей, Шэдде с негодованием заметил, что Саймингтон и О’Ши снова заменили пустые бокалы на полные. Ну что ж, утром он взгреет как следует обоих, напомнит им, что на таких приемах они обязаны вращаться среди гостей и занимать их разговорами, а не набрасываться на даровую выпивку.

В этот момент к Шэдде подошел первый секретарь посольства с интересной молодой женщиной и представил ее как свою секретаршу-датчанку. У Маргрэт были красивые, излучающие тепло глаза и чудесный, заразительный смех. Она сразу понравилась Шэдде. С ней было легко разговаривать. Вскоре между ними завязалась непринужденная беседа, и от плохого настроения Шэдде не осталось и следа. С ним иногда случалось такое, во почему — он и сам не знал.