Роберт Маккаммон - Пятерка

Густые брови Майка взлетели вверх.

— Как ты сказал?

— Сказал, что каждый внесетевой вклад в текст. Слишком сложная мысль?

— Для меня — да, — ответил Майк. — Я вот ни хрена не поэт. Строчки в жизни не написал.

— И я тоже, — поддержала его Берк. — Не моя это работа.

— Можно мне сказать? — спросил Джордж и в наступившей паузе продолжил: — Мне эта мысль кажется хорошей. В смысле — отчего бы и не попробовать?

— Рад, что ты так думаешь, — кивнул Кочевник. — Потому что ты тоже будешь участвовать.

— Я? Да брось ты. Если в этом мире кто и не умеет писать песни, так это я.

— А ты пробовал?

— Нет, и как раз потому, что не могу. Я кое-как знаю, что такое звук, но такого немузыкального, как я, еще поискать.

— Но ты же сам сказал: отчего не попробовать хотя бы?

Джордж не успел ответить, как Берк сказала:

— Ладно, до нас дошло. — В ее голосе звучали снисходительные нотки, от которых Кочевнику подумалось: а не надо ли было давно уже дать ей по морде и на этом покончить? — Ты ищешь что-то такое, что удержит нас вместе? И чтобы все мысли были только о турне? Типа занять душу работой или что-то в этом роде?

— Может быть. — Горло сдавило спазмом, как бывало при аллергической реакции, из-за которой он всегда держался подальше от всех молочных продуктов. — А может быть, людям полезно давать голове работу.

— Попробовать можно, брат, — согласился Майк, — но я свои пределы знаю.

— И я тоже, — кивнула Берк. — И это не заставит меня забыть. Послушай, если даже мы все сядем вокруг костра и сочиним новую «Кумбайю», [3] Кумбайя (искаженное come by here) — народная песня, традиционно распеваемая у костра. Известна в исполнении Джоан Баез. все равно будем знать, что дело кончено. Я имею в виду — всерьез. Без Джорджа и без Терри мы уже будем не те. Да, можем найти другого разъездного менеджера и устроить прослушивание для нового клавишника, но…

Она замолчала на секунду, и в этот миг нерешительности Кочевник подумал, что видит страдание, исказившее ее черты, как рябь на темном пруду, скрывающем свои тайны в темной воде. Потом рябь исчезла, оставив у Кочевника уверенность, что не он один уже начал оплакивать эту смерть.

— Но ничего не выйдет, — спокойно договорила Берк и посмотрела на Кочевника с грустью в шоколадных глазах. А по контрасту с этой печалью промелькнула на губах быстрая и злая улыбка. Кочевник подумал, что она разрывается внутри, как и он, и не знает, рыдать или ругаться. Но Берк есть Берк, и перед тем, как отвести глаза, она сказала: — Ну и хрен с ним.

Вот только что они были не пойми где — и вдруг оказались именно там, где должны были быть.

— Здесь, наверное, — сказал Джордж, сворачивая на парковку с Чайна-Спринг-роуд и волоча за собой трейлер. «Жестянка» миновала тоскливый ландшафт к северу от озера Уэйко, проехала аэропорт, окруженный порыжевшими полями и ржавеющими складами. Феликс Гого в электронном письме велел Джорджу искать желто-красный фургон «Дельгадо кейбл», и вот он показался, этот фургон, рядом с блестящим «лендкрузером», в котором солнце отражалось, как в пылающем зеркале.

— Осторожно, стекла, — предупредил Терри.

На потрескавшемся от жары бетоне блестели неровные осколки и валялись разбитые бутылки из-под пива. Попав под колесо, такая розочка не только грохнула бы, как придорожная иракская мина, но могла бы и сильно испортить поездку.

— Ну и ну. — Берк явно не понравилась обстановка. — Я думала, мы едем в студию.

— Будем надеяться, он знает что делает.

Джордж припарковал «Жестянку» рядом с шикарной «тойотой». Он представил себе, как красавец «лендкрузер» на автомобильном языке высокомерно говорит его фургону: «Вы вообще слышали о таком понятии, как мойка?»

Заглушив мотор, Джордж поставил рычаг в парковочное положение и вытянул ручной тормоз, потом, не вставая с места, посмотрел на строение, которое могло быть придорожным магазином, пока на него не рухнул метеор размером с товарный поезд.

Кочевник подумал, что в здание врезался самолет, промахнувшись мимо посадочной полосы. Почерневшие стены свидетельствовали о пожаре. Окна ввалились внутрь, металлическая крыша местами просела. Там и сям на уцелевших секциях серого шлакоблока виднелись сложные завитки знаков разных банд. Похоже, две банды дрались за эту территорию, и ни одной не удалось взять верх. Потом он сообразил, что здание вообще не было достроено, потому что рядом стояли два заброшенных передвижных туалета, а еще дальше, где вскипала густая чаща, валялись обломки бывшей бетономешалки. Рядом с ней — штабель старых шин, несколько битых мусорных ящиков, полных горелого дерева. Висели на кустах постирушкой отшельника какие-то тряпки, валялся непонятный мусор.

— Не может быть, чтобы здесь, — сказал Кочевник, но Джордж уже вылезал из машины. В «Жестянку» дохнуло жаром адской печи. А в перекошенных дверях уже стоял сам отшельник. Это был коренастый парень, даже мальчишка, лет девятнадцати-двадцати, латиноамериканской внешности, и одет он был в мешковатые коричневые шорты и белую футболку, промокшую от пота. Руки исчерканы татуировками, череп выбрит, оставлена только черная полоса гребнем на макушке. Кочевник подумал, что этот чоло сейчас на них полезет, и тут заметил у него на шее на шнурке фотометр.

— Привет, друг, — сказал этот тип Джорджу. — У нас уже почти все готово.

Он ткнул пальцем себе за спину, показывая на дверь, и пошел дальше к фургону кабельной компании — что-то там достать.

— Н-н-н-ну, о’кей, — сказал Майк, обращаясь в основном к себе. — Давайте делать дело.

Они вылезли из «Жестянки» — тут же хлынул пот изо всех пор. Черные тени людей легли на выжженный бетон. Терри, Майк и Берк вошли в двери вслед за Джорджем, Кочевник остановился подождать Ариэль.

— Осторожнее, — предупредил он, потому что у него под подошвами зловеще хрустнуло битое стекло. Остальные уже скрылись в относительной тьме. Ариэль взяла его за локоть — она осторожно ступала между поблескивающими осколками. Как, блин, в зоне боев, подумал он, и зачем нужно было устраивать встречу здесь, а не в нормальной студии с кондиционером, он, убей, не понимал.

— Послушай, — сказала Ариэль. — А мне твоя идея нравится. Насчет песни. Я думаю, это для всех будет хорошо.

— Ага.

Он ничего на эту тему не говорил с тех пор, как проехали Уэйко.

Она продолжала держать его за руку и не пускала дальше — хотела минуту поговорить.

— У меня в блокноте есть кое-что на эту тему. Так, наброски. Но может, для начала сойдет?

Ариэль со своим блокнотом, украшенным наклеенными стразами в дюжину цветов. Иногда ее идеи песен начинались с одного слова, или с описательной строчки, или с вопроса к себе самой. В блокнот он к ней не заглядывал, но знал, как она работает. Сам он был огневой энергией песни, раскаленной яростью и волей к битве. Она — океанской глубиной, прохладной синей тайной течений, покорностью неотвратимой воле прилива. Он демонстрировал оскал и показывал кулак, она — чуть грустную улыбку и открытую ладонь. Ей было двадцать четыре, родилась она в Манчестере, штат Массачусетс, чуть выше по берегу от Бостона. Пшеничные волосы она носила колечками, ниспадающими на лоб и на плечи, как героиня викторианских романов, обреченная влюбиться в черствого и грубого мужлана. И одевалась она в том же стиле: блузки с кружевной оторочкой, пышные рукава с кружевами, тонкая вязь кружев на вороте рубашки и на отворотах видавших виды джинсов. Не то чтобы он хорошо разбирался в викторианских романах, но еще со школьных уроков литературы их ненавидел.