Роберт Маккаммон - Пятерка

Вдруг глаза Чэппи наполнились слезами.

— Ой, — сказала она тихим упавшим голосом.

Ариэль увидела на столе коробку бумажных платочков, вытащила пару и протянула матери Берк.

— Спасибо. — Чэппи промокнула глаза. — Ты милая.

Ариэль еще немного с ней постояла, пока не стало ясно, что Чэппи облегчила душу, насколько была способна, и теперь снова хочет смотреть сериал, и что она допила обогащенный кофе и отставила чашку. Ариэль сказала, что посидит снаружи и подумает кое о чем. Чэппи сказала ей, что на скамейке будет удобно, Флойд там любил сидеть и читать, когда приходил вечером с работы из книжного магазина.

Дом был светло-коричневый с темной полосой вокруг окон. Территорию огораживал штакетник. Перед домом находился сад камней, и в тени эвкалипта стояла скамейка. На короткой подъездной дорожке расположилась «Жестянка» с трейлером, за ванильно-белым «жуком» Чэппи. Когда Ариэль вышла из дому и стала спускаться с крыльца, из белого «юкона», стоящего на улице, вышли два агента и начали беседовать, будто о бейсболе или о чем-то столь же важном. Ариэль отметила, что они в темных очках и, разговаривая, не смотрят друг на друга, а оглядывают улицы, дома и холмы за ними. Она подошла и, когда один из них слегка повернулся к ней, спросила, не принести ли им что-нибудь попить, но он ответил: «Нет, мисс, нам ничего не нужно. Но спасибо».

Ариэль подумала, что в огромном «юконе» должен быть туалет в заднем отсеке. Что-то такое надо было предусмотреть.

Она села на скамейку под деревом и открыла блокнот на строчках песни. Оба агента, уже перестав разговаривать, стояли к ней спиной.

Слова ее озадачивали. Что они могли бы значить? Она понятия не имела, куда должна была повести песня или что она собиралась сказать. Может быть, если очень крепко зажмуриться и очень крепко задуматься, снова выплывет эта девушка из зеленого тумана ежевичных плетей и скажет, что именно она имела в виду. А если у нее еще будет настроение выручать и спасать, подскажет строчку-другую.

Но в глубине души Ариэль понимала, что так не получится. Невидимая Рука не станет писать за них. Песня, как любой продукт творчества, чего-то стоит лишь тогда, когда протиснется через горе и радость человеческих переживаний. Если в ней нет ничего личного, то и ничего хорошего нет. От девушки из сна она не придет готовой. Над ней надо будет работать методом проб и ошибок, писать и зачеркивать, искать ритм и бороться за смысл.

Как всегда, и никак иначе.

— Вдохновение?

Ариэль подняла глаза на Терри, который уже принял душ и надел на себя серые шорты и рубашку цвета морской волны в синий с серым горошек, образца примерно шестьдесят девятого года.

— Над нашей песней работаю.

— Над той самой песней? — Он кивнул на пустую половину скамейки. — Можно?

— Место занято, — ответила она. — Специально для тебя.

Терри сел рядом. Наклонив голову, посмотрел на строчки, и Ариэль повернула блокнот к нему, чтобы лучше было видно.

— Что-нибудь тебе говорит? — спросила она.

— Если честно, то нет. А тебе?

— Мне кажется, это про перемены. Про подведение итогов. Про осознание, где ты, — решила она. — Про… свое место в жизни. Что сохранить, что оставить, чтобы идти дальше. Я понятно говорю?

— Да, — ответил Терри. — Понимаю. Так что тебе сейчас нужна еще пара строк и припев?

Она подумала и ответила:

— Не знаю, что мне нужно.

Хотела она сказать другое: «Я не знаю, зачем эта песня, и еще меньше — о чем». Очень было бы безумно — да и страшно — сказать, что их направляет та девушка у колодца. Что когда Джон сам по себе придумал идею общей песни, это было потому, что он хотел сохранить группу в том же виде, а эта девушка, она… что? Прочитала его мысли? Или заронила семя песни в голову Майка? И между делом бросила слова заботы, которые так поразили Джорджа, что он вспомнил их в реанимации на койке. А у Ариэль — вызвала желание завершить эту песню?

Но если это так — в каком-то таком смысле, как в «Сумеречной зоне», — то каков ответ на вопрос «зачем»?

— Я у тебя должна кое-что спросить, — сказала она. — Это прозвучит странно, но ты мне скажи: у тебя не бывало последнее время необычных снов?

Веки за очками заморгали.

— В ночь перед «Стоун-Черч». Я сильно нервничал перед выступлением. И у меня был жуткий сон, будто я играю на «Хаммонде» и откусил себе руки в запястьях.

— Это не то, что я имела в виду. Я знаю, что ты веришь в Бога и в своего рода рай, каков бы он ни был, и веришь и в другую сторону. Да? — Она подождала, пока он кивнет. — Я тебе хочу сказать про сон, который был у меня ночью… или уже под утро, не важно. Ты посиди и послушай, а потом я тебе расскажу про то, что у меня на уме, и если ты решишь, что я спятила… ну, Бог с ним, может, так и есть. Может, мне тогда надо на время все бросить и отдохнуть. — Она посмотрела прямо ему в глаза. — Но я так не думаю. — Она голосом подчеркнула уверенность в последних словах. — Так рассказывать?

— Да, конечно. Давай.

С каким доверием он это произнес. С какой смелостью, подумала Ариэль. Через несколько минут она узнает, насколько глубоко он убежден в своей системе верований, насколько смело воспримет ее интерпретацию работы Неведомой Руки.

Потому что она уже думала, что у другой стороны Неведомая Рука тоже есть.

И тоже может творить свою работу.

Когда Ариэль закончила рассказ и они обсудили его в течение минут десяти, Терри подумал, что либо происшествие на фестивале сильно потрясло ее, либо с группой «The Five» что-то происходит такое, чего он ни объяснить, ни понять не может. Во что из этого верить, он тоже не знал. Одно дело — услышать в церкви от человека, которого ты вряд ли знаешь, обращенный к тебе голос. Это тоже было странным и пугающим, но такое…

Это как смотреть на свое отражение в зеркале, тронуть стекло рукой — и вдруг она проходит внутрь, как через ледяную пленку, и там открывается другой мир. Ты подозревал, что он всегда там был, ты о нем говорил и строил теории, но увидеть это реально, увидеть то пугающее чудо, что скрывается прямо за твоим зеркалом…

Или как плавать в море ночью, под миллионом звезд, плыть дальше и дальше от береговых огней, пока тебя не увлечет течение и уже не вернуться, и ты плывешь и плывешь, сопротивляясь течению, пока не устанешь, но тебе нужно отдохнуть, и поэтому нужно плыть, куда несет вода, и вернуть свою силу, а потом в этой черной как ночь воде тебе под ноги скользит что-то массивное и покрытое шрамами времени и продолжает скользить дальше и дальше, сущность слишком огромная, чтобы на нее смотреть, и ты знаешь, что это левиафан пришел тебя поглотить — а может, дать тебе опору, чтобы поднять голову над волнами.