Роберт Маккаммон - Пятерка

Дальше открылось серое поле газетной бумаги с заголовком: «Высокая цена музыки и любви: где деньги с монтерейского фестиваля?»

И была там еще фотография Джона Леннона, черно-белая. Точно Джона Леннона, в таких очках, как у Терри, одетого как британский солдат с маскировочной сеткой на шлеме, и глаза прищурил против слепящего солнца, а губы сложились то ли в гримасу удивления, то ли трубочкой для свиста.

Над этим абзацем была шапка: «Роллинг Стоунз». И рядом дата: 9 ноября 1967 года.

Берк отдала газету Терри, который тоже вышел вперед посмотреть. Она вынула из пластиковой обертки следующую бумагу. На обложке этого номера «Роллинг Стоунз» была фотография Тины Тернер и подпись, что эта молодая женщина и есть Тина Тернер. Ее поймали в размытый момент резкого движения на сцене, и была еще заметка с заголовком: «Боб Дилан живьем в Нэшвилле: начинается работа над новым долгоиграющим альбомом». Дата: 23 ноября 1967 года.

— Бог ты мой, — сказал Терри ошеломленно, всматриваясь в коробку с сокровищами. — Они же как новые! Золотой век «Роллинг стоунз»!

Третий выпуск, который достала Берк, содержал фотографию группы из тридцати примерно человек в самых разных одеждах, сидящих на ступенях перед зданием. Среди них — Знаменитая Четверка, и такой молодой Пол Маккартни! Заголовок гласил: «Новое про „The Beatles“ — волшебное таинственное турне». Дата — 14 декабря 1967 года.

— Как новые, — повторил Терри, потрясенно качнув головой.

Если не считать старения самой бумаги, каждый выпуск был словно только что из типографии.

Берк продолжала извлекать их на свет из темной коробки. Она глядела на газеты, на их обложки, на какие-то страницы внутри, передавала друзьям — посмотреть. Ушедший век раскрывался перед ней. Он задержался в зернистых черно-белых фотографиях с цветными рамками. Он остался в заголовках вроде «Американская революция 1969 года на сцене Лос-Анджелеса» или «Сорок страниц наркотиков, секса и дешевой драмы». Из прошлого сообщалось объявлениями, что группа «Cream» распалась, что «Роллинг стоунз» вот-вот вернутся, что Джонни Кэш дает концерт в «Сан-Квентине», что Дженис Джоплин может стать Джуди Гарланд от рок-музыки, что «Филлмор-Уэст» закрывается, что «Пол — не мертв», что Подпольная Пресса Америки живет и здравствует, что процесс «Чикагской восьмерки» — суд над новой культурой, что на этих страницах есть «Все новости, которые стоят внимания», и что настоящее издание будет непрерывно освещать апокалипсис, имеющий произойти грядущим бурным летом семидесятого.

Во второй коробке тоже были журналы, все в идеальном состоянии и защищенные пластиком. В третьей коробке лицевые обложки сделались полноцветными, а бумага намного лучше. Чэппи пошла в дом принести еще кофе, и Терри попросил Берк докопаться до дна. Какое-то время ушло на то, чтобы добраться до последнего выпуска, датированного двадцать девятым апреля восемьдесят второго года и украшенного черно-белой фотографией очень грустного темноглазого и темноволосого мужчины, которого подпись идентифицировала как Джона Белуши.

— Интервью с Сан Ра, — сказал Терри, аккуратно раскрывая один из более ранних выпусков. Картинки и буквы увеличивались в линзах его очков. Казалось, он сейчас в обморок упадет от экстаза. — Боже ты мой!

Кочевник рассматривал портрет на обложке — Элвис Пресли, затянутый в черную кожу. Ариэль как раз перевернула пару страниц «Стоун», который держала в руках, — и резко замерла. На странице перед ней была набрызгана тушью дикая, искаженная, одноглазая, завернутая в американский флаг фигура с неестественно широко разинутой пастью, и из этой пещеры свисала слюна и вылетала блевотина шипастых ракет и мчащихся военных самолетов. Корявыми резкими буквами было написано внизу имя художника, и это имя было — Стэдмен.

Она закрыла газету. Как-то неспокойно было на все это смотреть.

— Триста сорок пять выпусков примерно, — сказал Терри, придя в себя. Почти все они уже были уложены обратно в пластик и убраны в коробки, хотя на этот раз не по порядку. Несколько из старых еще остались лежать рядом. — Тебе еще один трейлер понадобится.

— Да, — сказала Берк. — Похоже.

В мыслях вертелись лица и имена, которые выдали ей эти коробки: Ван Моррисон, Джефф Бек, Фрэнк Заппа, Марвин Гэй, «The Jefferson Airplane», Джо Кокер, «The Grateful Dead», Дэвид Боуи, Кэт Стивенс, Джоан Баез, «МС5», «Doors», «Steely Dan», Брайн Вильсон, Джеймс Тейлор, Стив Уинвуд, Элтон Джон, Пит Таунсенд и Роджер Далтри и Кейт Мун и Джон Пол Джонс… и еще, и еще, и еще.

Ариэль взяла другой выпуск, потому что на обложке узнала лицо юной Джони Митчелл, которую любила слушать в отрочестве в одиночестве своей комнаты и которая сильно повлияла на ее творчество исполнителя и автора. Дата была — семнадцатое мая шестьдесят девятого года. Джони Митчелл смотрела на зрителя с едва заметной злостью в глазах, будто готова любой ценой отстаивать свое личное пространство. Заголовок был набран по-хипповски корявыми лиловыми буквами: «Лебединая песня фолк-музыки».

— Письмо. — Чэппи вернулась, держа свою чашку с эмблемой «Eagles». — Будешь читать?

— А, да. Буду.

Берк взяла конверт с многотомника энциклопедии, куда его положила. Разорвав его — осторожно, чтобы не повредить письмо, она поняла, что ее пальцы отпечатались на нем типографской краской сорокалетней давности. Чэппи отступила, чтобы не мешать, остальные продолжали тихо изучать давно умершую контркультуру, и из двухстраничного письма, наверняка напечатанного на компьютере в кабинете, Берк услышала голос своего отчима:

«Дорогая Берк, надеюсь, тебе понравилось. Я нашел их много лет назад на одном складе в Сан-Франциско и хранил для тебя. Думаю, что сейчас меня уже нет. Ха-ха.

На самом деле у меня не было предчувствия, когда именно это случится. Было ощущение, что мое время кончается. Песочные часы пустеют, как в той „мыльной опере“, что смотрит твоя мама. В моих часах песок пересыпался почти весь.

Я не музыкант и не специалист в музыке и не могу сказать, что все это современное меня хоть сколько-нибудь волнует. (Слова „все это“ не означают неуважения:) Я был очень консервативным юношей — Университетский Припев, Яблочный Пирог и все такое прочее. За Никсона голосовал — сама понимаешь.)

Но что такое „Роллинг стоунз“, я знал. Я читал некоторые из этих выпусков от корки до корки, и они меня заставили понять, как я тобой горжусь. Я знаю, ты не слишком хотела, чтобы я был поблизости или ходил на твои выступления, и я это понимаю, но надеюсь, что ты мне дашь шанс высказаться.

Ты можешь посмотреть на это и увидеть, во что ты вошла. Мир, который ты выбрала для жизни. Я думаю, ты его выбрала, но, может быть, он выбрал тебя? Я думаю, ты должна знать, если еще не знаешь, что ты — гражданка благословенного волшебного мира, хотя иногда благословения кажутся проклятиями, и не слишком много волшебства удается найти в грязном номере захолустного мотеля. (Твоя мама немножко просветила меня насчет того, что такое Дорога. Насколько это доступно такой размазне, как я :)