Хассо Грабнер - Грань тьмы

Короче говоря, на строительстве новой очереди установки высокой концентрации «Норск гидро» случалось много непредвиденных заминок. И по поводу почти каждой профессор Хартман готов был радоваться. Но, если вдуматься, все это лишь оттягивание пуска установки. Тяжелая вода будет производиться во все возрастающем количестве!

Гвидо Хартман тяжело вздохнул. Довольно ли того, что он предпринимает? Нет, ни в коем случае, пусть благодаря его тактике и произведено на тридцать тонн тяжелой воды меньше. Но вскоре вместо этих тридцати тонн появится в десять раз больше. Так как же быть?

«Я могу избавиться от Нентвига. Достаточно сослаться на его заявку на оборудование. И тогда появится другой, которого уже на мякине не проведешь. Могу уволить лаборанта. За неточный контроль на выходе. И тогда появится другой, который подобных ошибок не допустит. Я могу… Дьявольщина! Ничего я не могу, ничего!»

Арне Бё пришел почти к тому же выводу, что и профессор. Кнут Крог проделал просто блестящую работу, не будь его, установку уже пустили бы. Но пуск ее все равно неизбежен. Очень печально к тому же, что репутация Крога среди рабочих упала, так сказать, до нуля. Никогда и ни при каких условиях его не изберут больше доверенным лицом профсоюзов.

А Кнута это, по всей видимости, не трогало. Но Арне мучили сомнения. Как, например, Кнут впоследствии докажет, на кого он работал? А Кнут считал такие доказательства вопросом второстепенным. Важнее всего, что́ именно ты делаешь, говорил он. Арне предложил ему вести что-то вроде дневника.

— С копией для гестапо, — не удержался от недоброй шутки Кнут.

Метод лаборанта нашел горячего сторонника в лице Сольвейг. Она была единственным человеком, с которым Арне делился всеми своими мыслями и заботами. По ее совету он не стал сообщать о линии Кнута даже Йенсу Паульссону. А бургомистр счел, что его антипатия к коммунистам подтвердилась в очередной раз, и презирал Крога всеми фибрами своей души.

Зато Кнут несомненно снискал уважение Лауры Паульссон. С некоторых пор постоянным гостем их дома стал комендант города. Не реже двух-трех раз в неделю он приходил сюда на чашечку кофе. Чтобы соблюсти приличия, Лаура в эти дни предпочитала приглашать и других гостей. И поскольку никто особой радости от подобных визитов не испытывал, она довольствовалась и визитами Крога, тем более что он оказался вполне сносным собеседником. В присутствии Бурмейстера Крог неодобрительно отзывался о национал-социалистах, именовал себя нейтралом и восхищался немецкой наукой и техникой, интеллигенцией вообще. Бурмейстер выслушивал все это не без некоторого удовольствия и лишь скрепя сердце возражал Крогу, когда тот обвинял немецких национал-социалистов во враждебности к интеллигенции.

Свое решение сотрудничать с немцами Крог обосновывал доводами рассудка и расчета. И высмеивал высокопарные фразы Бурмейстера о «германском провидении». На первых порах это сердило обер-лейтенанта, но впоследствии он укрепился в своем мировосприятии благодаря тому, что обрел союзников и единомышленников там, где и не чаял. Его любимые идеи в той или иной мере разделялись отцом и, пожалуй, Лаурой Паульссон. Тому же, помнится, его учили и профессора в университете. А то, что лаборант не во всем с ним соглашался, вызывало к нему доверие, подкупало.

С Бурмейстером Лаура связывала две надежды: ей, как и всякой тщеславной женщине, хотелось влюбить его в себя, ничего взамен не обещая. Светской даме это не к лицу. А во-вторых, она хотела через него усилить свое влияние на Рьюкан и особенно на Веморк. Первого она могла добиться лишь при условии, что он будет воспринимать ее как существо увлеченное, романтичное, второго же — если сочтет настолько рассудительной, чтобы делиться с ней своими служебными заботами. Что до последнего, то Бурмейстер весьма скоро сделал ее как бы своим доверенным лицом. Крог тоже время от времени принимал участие в таких беседах и всегда был готов прийти на помощь советом, если его попросят. Он даже подсказал коменданту несколько важных в военном отношении мероприятий. Необходимо обратить внимание на склады, где хранится аммиак! Госпожа Лаура живо поддержала его. Страшно вообразить, что может произойти! На следующий же день ворчун Дюррхаммер получил приказ удвоить число часовых у складов. Крог был доволен: пусть себе стоят, ни одному норвежцу все равно не пришло бы в голову взорвать склады с аммиаком. Бурмейстер тоже был доволен. Он заручился поддержкой двух людей, которые помогали ему нести службу. И весьма сожалел, что хозяин дома не принимает участия в столь содержательных вечерних беседах.

Лаура объясняла отсутствие мужа его чрезмерной занятостью на производстве. Крог подтвердил: директор работает не покладая рук едва ли не круглые сутки. Достойнейший человек! По сравнению с ним Ларсен — ноль без палочки! Бурмейстер важно покачивал головой. Коммерческий директор с первых дней знакомства производил на него впечатление болтуна.

И в отношении Эрлинга Лунде Лаура и Крог придерживались одного мнения. Лаборанту были известны многие примеры из прежней жизни Лунде, свидетельствовавшие о его нечистоплотности и низости. К тому же он неисправимый пьяница. Без всяких дел и занятий шлялся, как бродяга, несколько лет по заграницам, например, по Англии. Подобные сведения очень интересовали Бурмейстера. Всегда важно иметь на руках козыри, особенно когда имеешь дело с этим выскочкой Книппингом.

Нет, они несомненно весьма и весьма приятные и полезные люди, Лаура и этот господин Крог.

Унтерштурмфюрер СС Книппинг и Эрлинг Лунде почтили своим визитом бургомистра. Поводом послужил запрет всех политических партий, объявленный Тербовеном.

— Выходит, это вы глава здешних марксистов? — спросил Книппинг.

— Если вы говорите о Рабочей партии, то да, я был им, — ответил Йенс.

— Что значит «был»? — вскипел эсэсовец.

— Эта партия запрещена с двадцать пятого сентября. А у запрещенных партий нет и не может быть официальных деятелей.

Книппинг закусил губу. Наглый тип, наглец, как и все марксисты.

— Председатель отделения марксистской партии — это позиция антигосударственная, понимаете?

— Господин шеф гестапо, — ответил бургомистр с улыбкой, — с вами пришел ваш достойнейший советник-норвежец. Он подтвердит, что норвежская Рабочая партия была партией легальной. Легальной — при рейхскомиссаре тоже. Считаете ли вы, что господин Тербовен до двадцать пятого сентября покрывал врагов государства? Сомнительно. А с этого дня она перестала существовать. Может ли быть противоправным то, что не существует?

Унтерштурмфюрер задыхался от ярости.

— Премного благодарен вам, господин бургомистр, за дружеский урок, который вы мне преподали. Итак, марксистская партия ушла в небытие. Тогда, полагаю, имеющиеся у вас партийные документы никакой ценности более не представляют. Не согласитесь ли вы передать их мне — просто любопытно ознакомиться.