Беатрикс Маннель - Дом темных загадок

Стены вокруг заставлены темными полками разной величины, книги стоят не стройными рядами, а как попало. Промежутки в рядах кажутся ранами. Я бы не удивилась, если бы оттуда, с полок, вдруг потекла кровь.

Здесь, внутри, ни птиц, ни полевых мышей, лишь гробовая тишина. Наверное, эта роспись на потолке ввергает любое теплокровное существо в шок, ступор. Даже крыс! Другой двери не видно. Обхожу все полки, и внезапно возникает чувство, что я здесь не одна. Такое же чувство было, когда я поднималась по горе к замку. Останавливаюсь и прислушиваюсь, но ничего не слышно, лишь мое взволнованное дыхание. Вдруг улавливаю тихое шипение. В ужасе думаю, что роспись на потолке с котлами и вертелами оживает. Но потом собираю волю в кулак. Поиск – единственное, на чем я сейчас сосредоточена.

Наконец одна из полок привлекает мое внимание, но я не могу понять почему. Только после внимательного осмотра понимаю, чем она отличается от остальных. В ней нет ни одного промежутка между книгами, но сами тома очень разные. Различные издания Библии и сборники псалмов стоят рядом со списками святых. Книги об оккультизме и сатанизме спокойно соседствуют с сочинениями Майстера Экхарта [5]и святой Хильдегарды Бингенской [6], здесь же книги монастырских рецептов, отчеты миссионеров из Лондона и сборники проповедей различных пасторов.

Беру с полки несколько книг, но за ними просто стена. Разочарованно отправляю книги на место. Случайно мой взгляд падает на пол, и я вижу это.

Рельсы. Полка стоит на рельсе! Я крепко хватаюсь и пытаюсь сдвинуть ее в сторону, но, как ни стараюсь, ничего не выходит. Книги с грохотом падают на пол, но я не отчаиваюсь: как-то же эта полка должна сдвигаться!

Наконец я чувствую, что полка немного шевельнулась, а потом заскрипела. Вся конструкция отъехала в сторону, и за ней показалась дверь.

Я включаю фонарик и уже хочу открыть ее, но тут замечаю, что из какой-то книги вывалилось несколько страниц. Или нет, это не страницы! Это фотография! Я наклоняюсь. Точно, фотография и написанное от руки письмо.

Снимок похож на те, которые я видела раньше.

У девочки на фото такие же светлые волосы, как у меня, но заплетены в косу. Она сидит в ночной рубашке в углу комнаты с голыми стенами. Я присматриваюсь. Девочка стоит коленями на рисе. Руки мои начинают дрожать. Кто так жестоко обращается с детьми? И кто делал все эти снимки?

Я запихиваю фотографию и письмо в карман штанов, чтобы позже еще раз детально изучить. Сейчас нужно попасть в эту комнату.

Я открываю дверь. В нос бьет пыльный воздух. Чулан совсем маленький, по площади почти как две лифтовые кабины. Обрывки ветхой ткани, которые, наверное, когда-то были матрацем, занимают половину помещения. Мрачная темница, в которой можно лишь похоронить кого-нибудь.

Мне очень не хочется туда заходить, но я должна. Я могу это сделать, и, как только пересиливаю себя и делаю шаг вперед, меня кто-то сильно толкает в спину. Я оказываюсь в камере, стены которой окружают меня, словно гроб.

Спустя всего несколько дней после опознания тела в морге мамина коллега из больницы привезла ее вещи – все содержимое шкафчика.

Я не знала эту женщину, мама никогда особо не рассказывала о других сестрах из неотложного отделения. Она с ними ладила, но, честно говоря, с ней невозможно было не поладить.

На этом все и заканчивалось. Она никогда никого не приглашала, в кино чаще всего ходила со мной, у нас появлялись только побитые судьбой, потерявшие надежду люди.

Женщина представилась Ханной и, очевидно, поручением тяготилась. Она точно не знала, что сказать, когда предстала передо мной. Похоже, она испытала безграничное облегчение, когда я ни о чем ее не спросила.

Поначалу я хотела просто запихнуть пакет в шкаф мамы и забыть, но любопытство взяло верх. Я надеялась найти там предметы, которые прояснят положение дел с альбомом и неизвестной женщиной в машине, которая после визита в морг не выходила у меня из головы.

Поэтому я села за наш старый кухонный стол и извлекла первый предмет – пакет с белыми туфлями для медсестер. Я распаковала их и выставила на стол.

От вида поношенных туфель, которые маме приходилось покупать каждый год, у меня на глаза навернулись слезы. Впадинки и выпуклости на потертой белой коже рассказывали о ее буднях. Туфли мне показались такими маленькими…

Утерев слезы, я снова взялась за пакет. В руки попал розовый гребешок, отливающий перламутром, и несколько резинок с жемчужинами – для волос. Во время работы мама всегда заплетала волосы в косу. Она считала, что пациентам нравятся эти жемчужинки: их должен радовать вид чего-нибудь красивого. Сама мысль о том, что некоторых пациентов радует ее веселое лицо, ей никогда бы не пришла в голову.

Наконец я наткнулась на то, что мама всегда называла своей шкатулкой для драгоценностей. Мгновенно я и вздохнула с облегчением, и напряглась. Было страшно открывать эту коробочку. Ее для мамы смастерила я в детском саду. Склеила из картонной коробки из-под камамбера, цветной бумаги и блесток. В шкатулку на толстую подушку из ваты на время работы мама клала серебряный медальон в стиле модерн. А вообще она его никогда не снимала: ни отправляясь в душ, ни ложась на ночь в постель.

Медальон был знаковой для нее вещицей: в нем она хранила единственное оставшееся фото моего отца. Он на нем выглядел очень юным, лукаво улыбался в камеру, сигарета свисала с уголка рта. Это фото не сгорело во время пожара в нашей квартире только потому, что мама всегда носила медальон при себе. Также в нем хранились мои детские фотографии до трех лет.

Я долго сидела перед коробочкой, пока не открыла ее, и, когда это наконец случилось, у меня вырвался вздох облегчения. Шкатулка была пуста. Значит, во время аварии на маме был медальон. Эта мысль несколько утешила: во время несчастья она хотя бы была не одна.

На самом дне пакета лежали лекарства. Мама страдала от гипотиреоза, ей нужно было ежедневно принимать таблетки. Она за этим строго следила.

Лекарства в пакете насторожили меня. Может, они попали сюда по ошибке? Они выглядели не так, как те, которые мама хранила в ванной. Циталопрам – я о таком раньше никогда не слышала. В раздумьях отправилась в ванную комнату и открыла коробку с препаратами.

Мамины таблетки лежали на самом верху, как и раньше: она хранила лекарства подальше от меня. Я это точно помнила. На коробочке было написано не «Циталопрам», а «Л-Тироксин», а внизу значилось что-то о гипотиреозе.

Мне в голову внезапно пришла невероятная мысль. Я выхватила коробку из шкафчика, вытащила блистерную упаковку. На серебристой бумаге значилось «Циталопрам». У меня волосы встали дыбом.