Жоэль Шарбонно - Испытание

– Ты наверняка чувствуешь к Эндрессу нечто большее, чем просто дружба. Иначе зачем было рисковать жизнью, тратить время, чтобы его спасти?

Я прикусываю губу, решая, что он хочет услышать. Наконец, отвечаю:

– В семье меня учили помогать другим любой ценой. В колонии Пять Озер так принято.

Д-р Барнс наклоняется вперед:

– Ты считаешь, что решение потратить время на переделку велосипеда для спасения его жизни было разумным?

– Это сработало, – отвечаю я, – мы оба живы.

– Верно, живы. – Он улыбается. – Но меня настораживает, что ты, возможно, слишком привязана к кандидату Эндрессу.

Добродушный тон не в силах скрыть угрозу, содержащуюся в этих словах. Даже Испытатели рядом с Барнсом беспокойно ерзают. Молчание затягивается, мне становится трудно дышать. Сейчас моя очередь говорить, но вопроса не прозвучало, и, не зная вопроса, я могу попасть впросак с ответом. Что-то мне подсказывает, что этот ответ будет самым главным.

Наконец, когда дальше молчать становится невозможно, я говорю:

– Не понимаю.

– Эмоциональная вовлеченность в подобных ситуациях может становиться опасной. Например, что будет, если тебя примут в Университет, а его нет?

Меня оглушает биение собственного сердца.

– Я буду довольна, что прошла, и огорчена тем, что Испытательный комитет не разглядел потенциал Томаса. Он умен и находчив. Соединенное Содружество только выиграет, приобретя такого студента.

– Должны ли мы опасаться, что твое огорчение повлияет на качество твоих занятий в Университете?

Как ответить на этот вопрос? Моим мозгам грозит перегрев. То, что скажу, повлияет не только на мою жизнь, но и на жизнь Томаса. Ответ, что мне будет безразлично, получится легко распознаваемой ложью. В конце концов, д-р Барнс прав, говоря, что я спасла Томасу жизнь, рискуя собой. Сыворотка правды, которой они меня напоили, должна исключать ложь. Если я сейчас откровенно совру, то они сообразят, что что-то пошло не так, и станут разбираться почему. Я борюсь с желанием вытереть потные ладони о штаны и заставляю себя сосредоточиться.

Для меня возможен единственный ответ.

– Любому лидеру в какой-то момент приходится мириться с разочарованием. Если я рано усвою этот урок, это меня не обрадует, но я все равно сделаю все, чтобы вас не подвести.

Испытатели переглядываются, а я жду, что еще преподнесет д-р Барнс. Пытливо глядя на меня, он катает по столу ручку. Я сижу неподвижно и не отвожу взгляд. Кто-то кашляет, ему вторит кто-то еще. Вот и все звуки, раздающиеся в комнате на протяжении томительных, нескончаемых минут.

Наконец, д-р Барнс произносит:

– Думаю, вся необходимая информация получена. У моих коллег есть вопросы?

Все сидящие за длинным столом отрицательно мотают головами. Я пребываю в недоумении. Д-р Барнс говорил, что собеседование займет минут сорок пять, а на меня потратили от силы двадцать. Никто не спросил о моих результатах в первых двух экзаменах, четвертому экзамену была посвящена всего пара вопросов. Как понять их безразличие? Я провалилась? Скорее всего, да, раз они уже отодвигают стулья. Мне хочется взмолиться, чтобы они подождали, объяснить, что люди, втирающиеся в доверие с целью совершить предательство, не годятся в лидеры, сказать, что я уже не та девчонка, которая мечтала о Тозу-Сити, что меня обязательно надо зачислить в Университет. Не потому, что мне хочется стать частью системы – этого мне больше не хочется. А просто потому, что я хочу жить.

Я уже открываю рот, но д-р Барнс меня опережает:

– Прежде чем ты уйдешь, я должен спросить, есть ли у тебя вопросы к нам.

Это мой шанс произвести на них впечатление, задать вопрос, который докажет глубину моей наблюдательности, мою несравненную сообразительность. Но, зная, что это возможность блеснуть, я не могу побороть соблазн заполнить зияющую пустоту. Не знаю, что так на меня повлияло: воспоминания о нашей сплоченной колонии или то, что Уилл потратил время, чтобы узнать имя убитой им девушки? Как ни мало у меня надежды когда-нибудь вернуться домой, она все же теплится. Если таблетки, украденные Томасом из больницы, помогут мне сохранить память, то я смогу рассказать родным Малахии о том, что с ним произошло на Испытании, о его смерти. Зандри заслуживает того же.

Поэтому я не спрашиваю об учебных программах или о том, что будет представлять моя жизнь в Университете.

– Что произошло на последнем экзамене с Зандри Хикс? Как она умерла?

На губах Барнса играет улыбка, я слышу смешок:

– Я думал, ты сама это выяснила. Недаром у тебя в рюкзаке лежит ее идентификационный браслет. – Он смотрит на часы и вздыхает: – Собеседование окончено. Поздравляю, что ты достигла этого этапа процесса, Сия. Было удовольствием наблюдать за твоей работой.

Меня выводят из комнаты, прежде чем я успеваю спросить, что он имел в виду, говоря о Зандри и ее браслете. У меня подкашиваются ноги, я едва ими перебираю, бредя за сотрудником по коридору. Наверное, это типичная реакция на препарат или на стресс, потому что сотрудник, провожая меня в спальню, с заученной ловкостью поддерживает меня за талию. Я остаюсь одна со своим страхом неудачи и непрерывно звучащими в голове прощальными словами Барнса.

Зандри .

Д-р Барнс считал, что я уже знаю о ее судьбе. Откуда? Я ни разу не видела ее в экзаменационной зоне. Каким образом мог ко мне попасть ее браслет?

Я вываливаю содержимое рюкзака на кровать и ищу ответ на эти вопросы. Передо мной приемник-передатчик, складной нож, обрывок белой простыни. Все остальное, имевшее отношение к четвертому экзамену, пропало. За исключением трех идентификационных браслетов в боковом кармане.

Я щупаю первый. Треугольник и колесико с восемью спицами. Это символ девушки, которую мы похоронили. Ее убил из арбалета Уилл. Теперь я знаю ее имя: Нина. Она приехала на Испытание из колонии Пьер и пала жертвой Соединенного Содружества. Пусть курок спустил Уилл, Испытатели позволили этому случиться. Сколько кандидатов, пытавшихся выжить, погибло за долгие годы? А сколько еще погибнет, чтобы помочь Испытателям оценить достоинства кандидатов?

Эта мысль меня злит, и так сильно, что я не сразу вспоминаю про два других браслета в рюкзаке. Один, как утверждает Барнс, и есть ответ на мой вопрос. Я откладываю браслет Нины и разглядываю другие. На первом символ Романа – Х в круге. На втором, поменьше размером, треугольник со стилизованным цветком. Я вспоминаю, как мы ехали в Тозу-Сити. Зандри заигрывала с Томасом, теребя свой браслет. На нем был этот символ. Я не помню, как подбирала этот браслет. Откуда он взялся?

Я вспоминаю события четвертого экзамена день за днем. Вот я пробираюсь через развалины Чикаго. Вот чудесный оазис, где пролилась кровь. Нина с выклеванными глазами. Бегство от огромных зверей, похожих на волков. Встреча со Стейшей, Виком и Трейслин. Город с домом под куполом и с лабиринтом из улиц. Река, у которой мне пришлось убивать. Уилл. Пули Брика, рвущие людей-мутантов на куски. Нападение Романа. Девушка, стреляющая в нас неподалеку от финиша. Уилл стреляет в Томаса. Моя отчаянная попытка переделать велосипед, чтобы довезти Томаса до Тозу-Сити. Гонка наперегонки со смертью.