Деннис Лихэйн - Дай мне руку, тьма

Ее звонок прозвучал через двадцать две минуты. Я сидел за столом, разглядывал фотографии Хардимена, Рагглстоуна и Кола Моррисона, пока они не начали расплываться и не слились в одно целое. В голове моей звучали все те же вопросы, и ответы, я знал, лежали передо мной, но были покрыты пеленой, скрывающей их от моего взора.

– Привет, – сказала она.

– Привет.

– Как там Энджи? – спросила она.

– Напугана.

– Еще бы. – Она вздохнула в трубку. – А как ты, Патрик?

– Полагаю, в норме.

– Знаешь, я не буду извиняться за сказанное раньше.

– Я и не надеялся.

– Пойми, я хочу, чтобы ты был в моей жизни, Патрик...

– Хорошо.

– ...но не уверена, что хочу, чтобы в ней была вся твоя жизнь.

– Не понимаю.

В линии что-то загудело, а я обнаружил, что пялюсь на пачку сигарет Энджи, подавляя желание закурить.

– Твоя жизнь, – сказала Грейс. – Насилие. Ты ищешь его, не так ли?

– Нет.

– Да, – мягко сказала она. – На днях я была в библиотеке. Просмотрела газетные статьи о тебе за прошлый год. Когда убили ту женщину.

– И?

– И прочитала о тебе, – сказала она. – И увидела фотографии, где ты стоишь на коленях, склонившись над женщиной и мужчиной, которого застрелил. Ты был весь в крови.

– Это была ее кровь.

– Что?

– Кровь, – сказал я. – Дженны. Женщины, которую убили. Возможно, Кертиса Мура, которого я ранил. Но не моя.

– Знаю, – сказала она. – Знаю. Но когда я смотрела на твои снимки и читала статью, то невольно задавалась вопросом: "Кто он, этот человек?" Я не знаю человека с этих фотографий. Не знаю того, что он стрелял в людей. Эта личность мне не знакома. Он для меня чужой.

– Не знаю, что и сказать тебе, Грейс.

– Ты когда-либо убивал? – Ее голос звучал резко.

Я не сразу нашел ответ.

Наконец, сказал:

– Нет.

Первая ложь, которую я преподнес ей, и это оказалось не так уж и трудно.

– Но ты способен на это, не так ли?

– Как и все.

– Может быть, Патрик. Может быть. Но большинство из нас не выбирают ситуации, которые приводят к убийству. А ты выбираешь.

– Я не выбирал этого убийцу и не звал его в свою жизнь. И уж тем более Кевина Херлихи.

– Нет, – сказала она, – ты как раз это сделал. Вся твоя жизнь – это осознанная попытка противостоять насилию, Патрик. Но ты не можешь победить его.

– Кого?

– Своего отца.

Я потянулся за пачкой сигарет, провез ее по столу, пока она не оказалась передо мной.

– Я и не пытаюсь, – сказал я.

– Я не дурочка.

Я вытащил из пачки сигарету и стал стучать ею по центру веера из фотографий Хардимена, сожженного тела Рагглстоуна и распятого Кола Моррисона.

– Куда ты клонишь, Грейс?

– Ты водишься с такими людьми как... Бубба. А также Девин и Оскар. Ты живешь в мире насилия и окружаешь себя подобными людьми.

– Тебя это никогда не коснется.

– Это уже случилось. Черт. Хотя я знаю, ты скорее умрешь, чем позволишь кому-нибудь причинить мне зло. Физически. Я все это знаю.

– Но...

– Но какой ценой? Что с тобой происходит? Ты не можешь зарабатывать на жизнь чисткой канализационных труб, а, возвращаясь, благоухать мылом, Патрик. Это въестся в твои поры. Выхолостит тебя подчистую.

– А может, уже?

Миг тишины в трубке был долгим и мрачным.

– Еще нет, – сказала она. – Но это чудо. На сколько тебя хватит, Патрик?

– Не знаю, – сказал я сдавленным голосом.

– Я тоже, – проговорила она. – Но я не люблю осложнений.

– Грейс...

– Я позвоню тебе, скоро, – сказала она, и на слове "скоро" ее голос дрогнул.

– Хорошо.

– Доброй ночи.

Она повесила трубку, а я продолжал слушать гудки. Затем я сдавил пальцами сигарету и отшвырнул от себя пачку.

– Где ты пропадаешь? – спросил я Буббу, когда наконец достал его по мобильному.

– Во дворе магазинчика Джека Рауза в Саути.

– Чего ради?

– Потому что Джек сейчас там, как, впрочем, Кевин и большая часть всей команды.

– Хорошо же ты разделал Кевина, – сказал я.

– Для него Рождество уже наступило, да. – Он довольно хихикнул. – Старина Кев сосет свой супчик через соломинку, горемыка.

– Сломал ему челюсть?

– И нос тоже. Одним ударом двух зайцев.

– Но, Бубба, на глазах у Грейс? – спросил я.

– Почему нет? Должен тебе сказать, Патрик, женщина, с которой ты встречаешься, из разряда неблагодарных.

– Надеялся на чаевые? – съязвил я.

– Нет, всего лишь на улыбку, – сказал он. – На "спасибо" или хотя бы на благодарный кивок. Я бы все принял.

– Ты дубасил человека на глазах у ее дочери, Бубба.

– Ну и что? Он сам напросился.

– Грейс этого не знала, а Мэй слишком мала, чтобы понимать.

– Вот что я тебе скажу, Патрик. Просто для Кевина выпал плохой день, а для меня – хороший. Очень хороший.

Я вздохнул. Пытаться толковать Буббе о социальном договоре и принципах морали – это все равно, что вести разговор о холестерине с "Биг Маком".

– Нельсон все еще сторожит Грейс? – спросил я.

– Как ястреб.

– Пока все не закончится, Бубба, он не должен спускать с нее глаз.

– Он и сам не захочет. Думаю, он влюбился в эту женщину.

Я аж вздрогнул.

– Так чем, собственно, Кевин и Джек сейчас заняты?

– Укладывают вещи. Похоже, собираются в путешествие.

– Куда?

– Не знаю. Но выясню.

Я почувствовал едва ощутимую усталость в его голосе.

– Бубба.

– Да?

– Спасибо за охрану Грейс и Мэй.

Его голос потеплел.

– Всегда пожалуйста. Ты ведь сделал бы то же самое для меня.

Возможно, чуть деликатнее, но...

– Конечно, – сказал я. – Может, ты на какое-то время ляжешь на дно?

– Почему?

– Кевин может нанести ответный удар.

Он рассмеялся.

– Ну и что? – Он фыркнул. – Кевин.

– А как Джек? Может, ради поддержания авторитета он должен наказать тебя за то, что ты избил одного из его людей.

Бубба вздохнул.

– Джек – это мыльный пузырь, Патрик. Тебе этого не понять. Он, конечно, окреп, и он опасен, но только для хилых. Не для таких, как я. Он знает, чтобы вывести меня из игры, придется использовать невообразимую кучу народа, а если промахнется, надо готовиться к мировой войне. Он похож... когда я служил в Бейруте, нам раздавали ружья без пуль. Это и есть Джек. Ружье без пуль. А я – тот чокнутый шиит, который едет на грузовике с бомбами вокруг его посольства. Я – это смерть. А Джек слишком нежный, чтобы играть со смертью. Он ведь получил свой первый опыт власти довольно давно, еще в Ассоциации.

– О чем ты? – спросил я.

– "Охранная ассоциация Эдварда Эверетта", ОАЭЭ. Местная организация по охране правопорядка. Помнишь? Еще в семидесятых.

– Смутно.

– Да, черт возьми. Все они были добропорядочными гражданами, все жаждали защитить свою округу от негров, скандалистов и тех, "кто не так смотрит". Черт, мне самому дважды от них досталось. Твой старик так меня отделал...