Деннис Лихэйн - Дай мне руку, тьма

Фил потянулся вправо, уставившись на что-то за углом стойки, Джерри посмотрел на нас, и улыбка его улетучилась.

Я понимал, что молчание становится тягостным, мучительным и подозрительным, но не мог придумать, как нарушить его.

Запах вновь ударил мне в нос, и был он тошнотворно теплым. Я чувствовал, что он исходит справа, из черной ямы игорного зала.

"Полуночный странник" допел, и наступившая тишина заполнила весь бар.

И я совершенно четко услышал низкое, почти неслышное пыхтение, исходящее из игорного зала. Звук дыхания. Пэттон был где-то в темноте, наблюдая за нами.

Говори что-нибудь, Патрик. Иначе умрешь.

– Джер, – сказал я, слова застревали в пересохшем горле, – а что у вас нового?

– Почти ничего, – ответил Джерри, и я понял, он не собирается поддерживать беседу. Теперь он открыто разглядывал Фила.

– Не считая допроса ФБР? – я усмехался, пытаясь вернуть атмосферу непринужденности в баре.

– Да, не считая, – сказал Джерри, не отводя глаз от Фила.

За "Полуночным странником" последовал "Длинный черный покров". Еще одна песня о смерти. Замечательно.

Фил смотрел на что-то, лежащее за углом бара, невидимое с моего места.

– Фил, – сказал Джерри. – Тебя что-то интересует?

Фил резко вздернулся, затем прикрыл глаза, как будто был загнан в тупик.

– Нет, Джер. – Он улыбнулся и вытянул руки. – Просто смотрю на собачью миску на полу, и, знаете, еда в ней совсем свежая, будто Пэттон только что ел. Вы уверены, что он наверху?

Предполагалось, эти слова прозвучат случайно. Уверен, Фил на это и рассчитывал. Но получилось совсем наоборот.

Доброта в глазах Джерри исчезла в воронке черного холода, и теперь он смотрел на меня, будто я жук под микроскопом.

И я понял: притворство закончилось.

Я полез за своим пистолетом как раз в тот момент, когда за окном пронзительно завизжали шины, а Джерри нагнулся под стойку.

Фил еще был в расслабленном состоянии, когда Джерри скомандовал:

– Яго!

Это не было имя одного из персонажей трагедии Шекспира, это был боевой код.

Я вынул пистолет из-за пояса, когда разъяренный Пэттон вырвался из темноты, а в руках Джерри сверкнула длинная бритва.

Фил успел только сказать:

– Нет, нет! – и свалился.

А Пэттон перепрыгнул через него и бросился ко мне.

Далее последовал взмах руки Джерри, и, хотя я инстинктивно отпрянул назад, бритва рассекла мое лицо возле скулы, а Пэттон ударил меня лбом, как мяч, и свалил со стула.

– Нет, Джерри! Нет! – закричал Фил. Рука его застряла за поясом, он пытался достать пистолет.

Зубы пса отскочили от моего лба, голова запрокинулась, и челюсти нацелились на мой правый глаз.

Кто-то вскрикнул.

Я скрутил шею Пэттона свободной рукой, и звук, который он издал, напоминал дикую смесь из крика и лая. Я сдавил его горло, но рука скользнула вверх по холеной шерсти, и пасть вновь приблизилась к моему лицу.

Когда он стал бить меня задней лапой по руке, я приставил пистолет к его груди и дважды спустил курок. Голова пса откинулась, как если б он услышал, что его зовут, затем он дернулся и вздрогнул, а из пасти послышалось шипение. Его тело в моих руках обмякло, он повалился на правый бок и утих между стоящими в ряд стульями.

Я сел и разрядил обойму из шести пуль по зеркалам и бутылкам позади стойки, но Джерри уже нигде не было.

Фил лежал на полу возле своего стула, зажимая рукой горло.

Когда я подполз к нему, входная дверь слетела с петель, и я услышал голос Девина:

– Не стрелять! Не стрелять! Это наш! – И затем: – Кензи, брось пистолет!

Я добрался до Фила и положил пистолет рядом с ним.

Больше всего крови вытекло из правой стороны горла, где Джерри сделал первый надрез, прежде чем распороть и левую, изобразив таким образом "улыбку".

– Скорую! – закричал я. – Нужна скорая помощь!

Фил посмотрел на меня как-то смущенно, глядя, как яркая кровь течет сквозь его пальцы и перехлестывает через руку.

Девин подал мне полотенце со стойки, я припечатал его к горлу Фила, прижав сверху руками.

– Дело дрянь, – сказал он.

– Не разговаривай, Фил.

– Совсем дрянь, – снова сказал он.

Жемчужные слезинки-близнецы появились в его глазах, как будто он ждал этого момента со своего рождения, словно, покидая утробу матери, мы приходим в этот мир либо победителями, либо проигравшими, и ему на роду было написано оказаться ночью на полу бара, заполненного запахом несвежего пива, пропитавшего квадраты линолеума, с перерезанным горлом.

Фил попробовал улыбнуться, слезинки покатились из уголков глаз к вискам и скрылись в темных волосах.

– Фил, – сказал я, – все будет хорошо.

– Знаю, – ответил он.

И умер.

Джерри удалось скрыться тем же путем, что и в ночь, когда он подстрелил Энджи: он сбежал через подвал в соседний дом и вышел через заднюю дверь. Потом запрыгнул в свою машину, которая стояла на заднем дворе, и выехал в сторону Кресчент-авеню.

На перекрестке он чуть не столкнулся с патрульной машиной, а когда вырулил на Дорчестер-авеню, у него на хвосте было четыре полицейских машины.

Еще две машины и фэбээровский "линкольн" проследовали вниз по авеню и на пересечении с Харборвью-стрит образовали "стенку" в ожидании Джерри, скользящего по льду прямиком к ним.

У "Детской площадки Райан" Джерри вывернул руль и въехал туда прямо по ступеням, с ловкостью преодолевая ледяной покров, который мог стать для него ловушкой.

Он резко развернулся в центре площадки, пока копы и федералы выскакивали из машин и хватались за оружие, затем открыл багажник и выволок оттуда заложников.

Первой была девушка двадцати одного года по имени Дэниэль Роусон, исчезнувшая из родительского дома в Ридинге этим утром. Вторым был ее двухлетний сын Кэмпбел.

Когда Джерри вытащил Дэниэль из багажника, к ее голове электрическим проводом был прикреплен дробовик.

Джерри посадил мальчика себе на спину в "кенгуру", который был у Даниэль в момент похищения.

И мать, и ребенок были накачаны снотворным, но только девушка пришла в чувство, когда Джерри облил себя и ее бензином, а затем вылил остатки вокруг себя и пленников.

После этого он попросил вызвать меня.

Я все еще находился в баре.

Стоя на коленях над телом Фила, я плакал у него на груди.

Последний раз я плакал, когда мне было лет шестнадцать, и теперь, стоя на коленях над телом самого старого друга, я рыдал в три ручья, и у меня было ощущение, что с меня полосками сдирают кожу, а вместе с ней все, что я когда-либо ценил, что составляло мое я, мой мир.

– Фил, – проговорил я и уронил голову ему на грудь.

– Он требует тебя, – сказал Девин.

Я взглянул на него снизу вверх и почувствовал себя отрешенным от всего и всех.