Сергей Гончаров - Спящие (СИ)

Он ввел десять кубиков, вынул иглу. Помазал ваткой плечо.

— Сейчас, конечно, почувствуете боль. Раствор начнет обволакивать мышцы, — пояснил Филипп.

Боль не заставила себя долго ждать. Профессор, тем временем, воткнул иглу чуть ниже бицепса и ввёл оставшееся.

— Поначалу я даже не предполагал, какие результаты могут дать исследования, — Руслан старался слушать, но у него все меньше получалось, боль в руке становилась невыносимее, словно ее перемалывала огромная мясорубка. — Я, как и мои заграничные коллеги, поначалу пытался выявить, отчего оживает мозг. Причин для этого, конечно же, много. Но когда ко мне попал первый спящий, у которого полностью работала нервная система… Я призадумался. Понимаете, о чем я говорю? Или так… Туговато?

Филипп вытащил шприц. Посмотрел на парня. Руслан не слушал профессора. Он последними усилиями сдерживал крик. В голове все перемешалось. Боль стала настолько невообразимой, что полностью закрыла сознание от посторонних факторов.

Профессор набрал еще один полный шприц и повторил операцию с другой рукой. Когда делал укол в правое предплечье, Руслан истошно закричал. Филипп не обратил внимание. Подобная операция проводилась далеко не в первый раз, и всегда сопровождалась криком. Первого спящего, щупленького паренька шестнадцати лет, он не пристегнул. Так его тогда смогли угомонить лишь семь охранников, после того как тот разнес половину оборудования.

Филипп ввел орущему Руслану раствор во все члены. Затем три кубика в шею. Оставалось самое тяжелое — торс.

Вновь набрал двадцатикубовый шприц и мелкими, кубическими, порциями ввел в определенных местах.

Руслан продолжал вопить с перекошенным лицом. Профессору было немного жаль его. Как и тех, кто сидел в этом кресле до этого. Однако Филипп четко понимал, что наука требует жертв. Огромнейшие перспективы человечества не шли в сравнение с сотнями замученных. Он старался узнать всю информацию о спящих, которые попадали к нему, чтоб после дать полный список тех, кому человечество должно воздать посмертную славу.

Руслан, тем временем, прекратил чувствовать боль из-за шока. Она перестала обволакивать сознание, хотя очаги множились. Видел, как профессор сменил иглу «сотку» на длинную и толстую. С ужасом смотрел, как подносит иглу к груди. Прицеливается… быстрым и сильным движением вгоняет в сердце.

— Почти все, — Филипп с заметным усилием давил на клапан.

Руслану начало мерещится, что эта невыносимая, адская боль была всегда. Что когда родился — была; когда первый раз подрался в первом классе — была; когда поступил в институт, боль преследовала.

Боль в членах и туловище не шла ни в какое сравнение с болью в сердце. Руслану казалось, что внутри засел зверь, который пытается выдавить ребра.

Он не видел, что профессор к каждому месту, куда сделал укол, прикрепил по электроду. На голове зафиксировал четыре: два на висках, один на лбу и один на затылке.

Подошел к серому ящику и, клацнув несколько тумблеров, настроил мощность. Достал телефон, где выставил функцию секундомера.

— В добрый час, — Филипп одновременно включил повышающий трансформатор и таймер на телефоне.

После того как Руслана увели, Вика с Алисой не перебросились ни единым словом. Да вряд ли б и нашлись фразы, способные описать ту надежду, завладевшую сердцами спящих. Надежду, которую не способен испытать ни один живой. Это как приговоренный к смерти в утро казни надеется на помилование. Знает, что такого не будет, но надеется.

Алиса сидела на окне, Вика на кровати, обе как взведенные пружины, готовые каждую секунду распрямиться. Спящие в полной тишине вслушивались, когда в замке заскрежещет ключ. Время, чувство которого у обоих давно нарушилось, ползло, как улитка на склон, медленнее медленного. Им казалось, будто Руслана нет много часов, но если б знали, что его нет лишь сорок минут, то сильно бы удивились.

Кто сможет понять сумасшедшее желание жить, поселившееся в безвременно остановившихся молодых женских сердцах? Разве способен человек хоть на долю секунды представить ту бездну эмоций, которая искала выхода из груди спящих? Может ли живой понять, что значит быть мертвым и иметь призрачную химеру на воскрешение? Пульсируй у спящих кровь в жилах — давление наверняка бы подскочило на четырехзначные числа; бейся сердце — пробило б грудную клетку; умей они дышать — задохнулись бы. Каждая мечтала.

Мечтала жить. Мечтала еще раз вдохнуть воздух, погреться на солнышке, подставить лицо ветру. Мечтала о таких вещах, о которых раньше даже не задумывалась. Они стали казаться настолько прекрасны, удивительны и желанны, что Вика удивлялась, как могла тратить время на какие-то, никому не нужные тревоги, беспокоиться о каких-то бессмысленных делах, мечтать о чем-то несущественном. Она попросту не понимала, как могла, просыпаясь утром, волноваться о подарке подруге, хотеть машину. Разве это важно? Разве есть разница, какая у трупа машина или какой дом? Разве имеет какую-то разницу, сколько зарабатывал мертвец? Лишь за чертой смерти она поняла, насколько люди мелочны. Как можно с таким усердием стремиться к настолько бессмысленным вещам? Стараться обжиться всяким барахлом… когда рядом близкие люди; проводить жизнь в стремлении купить очередной стул… когда рядом растет ребенок, когда рядом столько радости, столько счастья, столько Жизни. Она решительно перестала понимать, как могут люди всего этого не видеть; собраться в стаи и следовать к четко поставленной цели — смерти.

В тишине жилого сектора загремел ключ. Алиса вздрогнула, а Вика не поверила услышанному. Они переглянулись, а в следующую секунду бросились к двери. Но в коридоре встретили не Руслана, как рассчитывали, а четыре медведеподобные фигуры псевдоомоновцев, которые ждали, когда спящие выйдут. Стоило девушкам появиться, как охранник пообещавший Вике «приятную» встречу, двинулся к ним. Мало того, что он выглядел как медведь, он и двигался как медведь: непредсказуемо быстро.

— Ну, что? Поговорим? — и перед тем, как Вика успела что-то сделать, схватил за волосы. Намотал на кулак, а после сокрушающим ударом в живот повалил на пол. — Ты на очереди, — пообещал опешившей Алисе.

В следующее мгновение Вика поняла, что ее тащат за волосы. В животе засел сгусток боли. Она ощущала, как кожа отделяется от черепа, как волосы вырываются вместе с луковицами. Когда нестерпимое пламя объяло голову, закричала. Несколько минут, которые охранник тащил ее по коридору от жилого сектора к лаборатории, показались часами ада. Она старалась разорвать ногтями кожу, на причиняющей боль руке, пыталась встать, чтоб дать отпор, пыталась разжать пальцы, но тщетно. Боль лишь усиливалась.