Валерий Рощин - Ледокол

Держась за поручни ограждения, Банник заглянул за борт. И тут же в ужасе отшатнулся: двигаясь к «Громову» льдины дыбились, наезжали друг на друга и издавали жуткий треск. Самая верхняя поднялась настолько высоко, что едва не достигла уровня палубы.

— Шо творит, а! — пробасил он. — Прямо на нас лезет, гад!

Положение было критическим. Матросы и полярники растерянно переглядывались. У бледного Кукушкина от ощущения собственного бессилия перед природной стихией на глазах навернулись слезы.

— Все, отходились, — сплюнул за борт Зорькин.

— Спокойно, товарищи, — сказал Петров, внимательно наблюдая за движениями «Семен Семеныча». — Это может стать нашим шансом.

— Шо? — недоуменно переспросил Банник. И ткнул пальцем в ледяную гору: — Вот это?..

Меж тем во взгляде Севченко промелькнуло понимание прозвучавшего намека. Он с интересом посмотрел на Андрея Николаевича и спросил:

— Предлагаете рискнуть, развернуться и дать «полный»?

Банник пока «не догонял» идею и беспокойно поглядывал то на одного капитана, то на другого. Через несколько секунд и в его сознании случилось просветление. Однако вместо эйфории он с сомнением качнул головой:

— Куда «полный» — через полыньи? Они ж под самой глыбой проходят! Намерены в игольное ушко пролезть? Это же один к десяти. А может, и к ста…

— У вас есть идеи получше? — справился Севченко. — Горючки мало, поэтому предлагаю пустить двигатели в последний момент, когда махина разломает вокруг нас корку. И проскочить мимо айсберга в подветренную зону. Там мы будем в полной безопасности.

Петров с благодарностью посмотрел на Валентина Григорьевича — озвученный им план полностью совпадал с его собственной задумкой.

— Я могу слетать на разведку, — перешел он к делу, — посмотрю, с какой стороны его лучше обойти.

— Ну, нет… Полечу я. Кукушкин, экипаж и матчасть к полету готовы?

Вопрос застиг авиатора врасплох, но он быстро пришел в себя и по-военному ответил:

— Так точно!

Севченко повернулся к Петрову:

— В мое отсутствие примите командование судном.

— Спасибо за доверие, — протянул руку Андрей.

Однако вместо того, чтобы ответить на рукопожатие бывшего капитана, Валентин Григорьевич смерил того презрительным взглядом.

— Это всего лишь безысходность, Андрей Николаевич. Я с вами еще не закончил.

Петров сунул руку обратно в карман.

Развернувшись, Севченко направился к вертолету. Кукушкин спешил следом…

Полярной ночью даже в разгаре так называемых «дневных часов» света недоставало. В привычных средних широтах подобную освещенность называли просто: сумерки. Тем не менее погода в этот день была неплохой. Облачность отсутствовала, видимость — более десяти километров. Разве что свежий ветерок пугал своей силой и непредсказуемыми порывами.

Подготовка вертолета к вылету, как всегда, заняла около часа — дольше всего пришлось разогревать тепловой «пушкой» отсеки редуктора и двигателей, а также кабину. Без разогрева не удалось бы запустить даже хорошо работающий левый движок, не говоря уж о капризном правом.

Пока через брезентовый рукав к «вертушке» поступал теплый воздух, пилот отсоединил швартовые тросы. Снял с лопастей и носовой части кабины чехлы, тщательно осмотрел все узлы и агрегаты Ми-2, проверил уровень масел и заправку топливом. Потом из теплой бытовки приволок и установил аккумуляторы. В завершение подготовки растормозил колеса, а помогавшие матросы уперлись в хвостовую балку, развернув корпус вертолета строго против ветра.

Наконец, все было готово.

Усаживаясь в кабину, Кукушкин думал только об одном: «Лишь бы запустился проклятый правый двигатель! Лишь бы он запустился и в полете внезапно не подвел!..»

Запуск он решил начать именно с него. Проверив напряжение в сети, выполнив все необходимые манипуляции, он нажал на кнопку «Запуск», открыл стоп-краном подачу топлива…

И по растущим оборотам турбины компрессора понял, что двигатель «схватился» — начал работу.

Просияв, авиатор быстро запустил второй движок и махнул стоявшему в сторонке Севченко: «Садитесь!» Тот устроился в правом кресле, защелкнул на животе замок привязного ремня, нацепил на голову наушники гарнитуры, приготовил бинокль.

Зачитав карту перед взлетом, Кукушкин увеличил обороты и запросил по радио условия.

Радист Зорькин получил у вахтенного консультацию и сразу же продиктовал в эфир параметры атмосферного давления, направление и силу ветра.

— Понял. «Четырнадцать, сто тридцать» — к взлету готов, — доложил пилот.

— «Четырнадцать, сто тридцать», взлет разрешаю.

— Взлетаю…

Разметая с площадки остатки снега, вертолет качнулся и оторвал шасси от натянутой противоскользящей сетки. Повисев полминуты над площадкой, он наклонил нос и начал разгоняться, плавно набирая высоту…

Душа Кукушкина пела. Наконец-то унылую жизнь на «Громове» разбавило разнообразие. Да еще какое!

Летать он всегда любил, несмотря на то что некоторые виды летной деятельности давались ему тяжко. Если бы знал сидевший справа Севченко, как непросто ему пришлось пробиваться в специальную вертолетную эскадрилью, обслуживающую ледокольные суда. Сколько нервов он потерял на медкомиссиях, экзаменах, зачетах, в сложных контрольных полетах с маститыми летчиками-инструкторами… И ведь добился своего!

— Куда держим путь, Валентин Григорьевич? — весело спросил он.

— Для начала займи метров 100–150 и облети вокруг «Громова», — приказал тот.

Ми-2 выполнил большой круг, а Севченко внимательно осмотрел систему разломов льда. Рядом с судном сеть трещин пока была скудной, но далее — ближе к айсбергу — она становилась гуще, а сами трещины были шире. Местами даже виднелись темные пятна чистой воды.

Подняв бинокль, капитан выбрал сгусток разломов и приказал пилоту подлететь поближе.

— Сделаем, товарищ капитан, — без прежнего оптимизма ответил тот.

— Ты что, боишься парить над открытой ледяной водичкой? — глянул на Кукушкина Севченко.

— Есть такое дело, — честно признался тот.

— Правильно…

Подправив курс, «вертушка» стала отдаляться от ледокола, стоявшего кормой к надвигавшемуся айсбергу…

Следуя к «Семен Семенычу», авиатор краем глаза посматривал вниз, на темневшие поля чистой воды, и ощущал волны пробегавших по спине мурашек. Над сплошным толстым льдом, способным выдержать посадку большого авиалайнера, летать было не страшно. А вот над водой, в которой человек погибал от холода за две-три минуты — боязно.

Чтобы отогнать дурные мысли, он начал напевать песню из репертуара любимой группы.

— Ночь коротка, цель далека. Ночью так часто хочется пить. Ты выходишь на кухню, но вода здесь горька. Ты не хочешь спать, ты не хочешь здесь жить…