Валерий Рощин - Ледокол

— «Четырнадцать, сто тридцать», интересуют ваши действия. Когда планируете посадку — до прохода нами айсберга или после?

Посовещавшись с Севченко, пилот доложил:

— «Громов», мы будем контролировать ваш проход с воздуха. Посадку планируем сразу после прохода.

— Топлива на борту достаточно?

— Пока с запасом.

— Понял вас. Двигаюсь к айсбергу…

Отключив связь, капитан повернулся к Баннику:

— Пора.

Кивнув, второй помощник поднял воротник куртки, подхватил переносную радиостанцию и направился к выходу…

Галину довольно быстро приготовили к операции и перенесли на операционный стол. Вскоре рядом появился Акулов — в хирургической спецодежде, в маске и очках, в медицинской шапочке, полностью закрывающей волосы. Только на руках пока не было стерильных перчаток.

— Как себя чувствуете? — справился он.

— Нормально, — прошептала женщина. — А где практикант?

— Какой еще практикант?.. — устало поморщился он. — Буду принимать сам. Надеюсь, вы не против?

Галина нащупала его теплую ладонь и легонько сжала слабыми пальцами.

— Спасибо…

Доктор сухо кивнул. Дав указание ассистентам, он удалился заканчивать подготовку.

Первым приступил к работе анестезиолог: пропунктировал периферическую вену, прослушал работу сердца и легких, поднес к лицу Галины маску и попросил спокойно через нее подышать…

Спустя несколько минут над дверью операционной загорелась надпись: «Не входить! Идет операция».

Сознание постепенно покидало Галину. Последнее, что она запомнила — склонившиеся над ней лица людей в марлевых масках…

При всех странностях жесткого характера Валентин Григорьевич Севченко был практически идеальным мужем. Не пил, курил редко, в любимой Галине души не чаял. Всегда и всюду, если не был занят на судне, появлялся вместе с супругой. Так ведь нередко происходит, когда на работе у человека проявляются одни черты, а в домашней обстановке — совсем другие.

От проживающих по соседству подруг и знакомых Галя не раз слышала о запредельной строгости мужа, о его требовательности и нетерпимости к разгильдяйству.

Но, во‑первых, как-то не очень в это верилось — ведь с ней он всегда был добр, нежен и ласков.

А во‑вторых, будучи тоже любящей и верной супругой, она обязана была его защищать от грязных слушков и нападок.

— Полагаю, на флоте по-другому нельзя, — спокойно отвечала она на завуалированную критику Валентина. — Если ваши мужчины хотят возвращаться домой из рейсов живыми и здоровыми — пусть терпят.

Все в их семье складывалось замечательно и ровно. И чувство у них было настоящим и сильным. И отдельную благоустроенную квартиру Севченко получил, еще не став капитаном — 12 лет назад с жильем в Балтийском пароходстве было попроще. И денег на мебель, технику и одежду вполне хватало — Валентин зарабатывал неплохо, да и Галина без дела не сидела.

Вот только с рождением ребенка как-то не заладилось. Поначалу было не до детей: работая третьим, да и вторым помощником, Валентин не вылезал из рейсов и ремонтов, а Галя попросту боялась, что одна не справится.

Когда же вопрос дозрел, вдруг оказалось, что у нее проблемы по женской части и, чтобы забеременеть, нужно долго и серьезно лечиться.

Несколько лет ушло на поиски хороших врачей и лечение, прежде чем они услышали долгожданное: «Все в порядке. Теперь дело за вами…»

И все равно Галине не удалось забеременеть сразу. А когда все получилось, ей уже исполнилось 42.

— Затянули вы, милочка, — сказал на приеме все тот же врач. — Тяжело вам придется рожать. Вы готовы рискнуть?

Супруги переглянулись. Они давно все решили, но уверенности не было. Был страх. Она боялась за будущего ребенка. Он боялся и за ребенка, и за нее.

И все же они согласились.

— Что ж, тогда примите мой настоятельный совет понаблюдаться на последних месяцах беременности у моего однокашника — профессора Акулова, — сказал доктор и чиркнул на листочке номер телефона с адресом клиники. — Это настоящий профессионал своего дела и к тому же прекрасный человек. Я позвоню ему и похлопочу за вас…

Пока все события развивались по плану. «Громов» уверенно двигался навстречу гигантскому айсбергу, прокладывая путь среди колыхавшихся на волнах льдин и раздвигая корпусом их обломки. На борту ледокола шла обычная для ледового перехода работа.

Петров стоял у ряда прямоугольных окон и смотрел на приближавшуюся ледяную глыбу. Пока она была на приличном удалении, ее размеры скрадывались. А теперь она росла и увеличивалась с каждой минутой, закрывая собой добрую половину сумеречного неба.

Тем не менее капитан оставался безмятежным и сосредоточенным. Чего нельзя было сказать о старшем помощнике. Колдуя над морской картой, он периодически бросал обеспокоенный взгляд то на верхушку «Семен Семеныча», на круживший вокруг нее вертолет, то на Петрова.

Еще более взволнованным выглядел рулевой матрос Тихонов. Удерживая курс прямо на глыбу, он нервничал до такой степени, что по лбу катились крупные капли пота. Ведь именно он управлял судном, и именно от него зависело, успеет ли оно вовремя отвернуть в сторону. Да, приключений в его послужном списке было предостаточно, но в такой жуткой передряге он оказался впервые.

Банник по приказу Петрова отправился на бак, и теперь его одинокая фигура была хорошо видна с мостика. Изредка он подносил к губам микрофон переносной рации и, исходя из ближней ледовой обстановки, корректировал курс.

— Мостик, по курсу крупная льдина, — слышался его голос в динамике такой же радиостанции, висевшей рядом с рабочим местом Петрова. — Пять влево.

Капитан транслировал приказ рулевому, и Тихонов крутил штурвал, корректируя курс.

Когда до айсберга оставалось менее трех кабельтовых, Андрей дал команду:

— Право руля! Курс — 225.

— Есть право руля, курс — 225, — с облегчением выдохнул Тихонов, вращая колесо штурвала.

Проламывая лед, судно повернуло вправо — точно на черневшую полынью с северо-западной стороны исполинской глыбы.

Впереди по курсу «Громова» льдины стали собираться в «гармошку». С одной стороны их поддавливал гонимый ветром «Семен Семеныч», с другой — шедший навстречу ледокол. В результате они вставали дыбом, лезли друг на друга, переворачивались или с треском ломались.

Ощутил искусственное давление и айсберг. Он покачнулся, замедлил движение. От внутреннего напряжения и внешнего давления по его подводной части стремительно прошла вертикальная трещина. Пострадала от сотрясения и покрытая снегом вершина — одна из ее частей откололась, но, слегка съехав, осталась на месте. Вниз полетели лишь мелкие куски.