Каролина Эрикссон - Не исчезай

После я чувствовала горячее дыхание Алекса у моего уха, он шептал, что боль и наслаждение отделяет очень тонкая грань и он хочет ее исследовать. Несколько дней спустя я сидела у врача в длинных брюках и рассказывала о своей огромной, очевидно необъяснимой усталости. И получила заключение, которое должно было все изменить. «Девятая неделя. Вы правда ничего не подозревали?» Мир завертелся вокруг меня. Я не знала, что делать, и поэтому не делала ничего. Не принимала никакого решения. И вот наступил тот день, когда мы должны были ехать к озеру Морок.

Я не смогла заставить себя войти в спальню, красный кружевной лифчик неумолимо наводил на мысли о черном шелковом галстуке, и отвращение было таким сильным, что меня зашатало. Где он сейчас? Я не видела его после нашего первого вечера, но он, очевидно, находился где-то здесь, аккуратно свернутый или повешенный. Возможно, не в спальне, а в шкафу Алекса.

Я отшатнулась назад и направилась в комнату Смиллы. Там повсюду были разбросаны игрушки, напоминая о девочке, которая совсем недавно играла здесь. Но когда я легла на ее кровать и в который раз зарылась лицом в ее подушки, то не смогла уловить теплый, нежный аромат ее волос. Она теперь была так далеко отсюда.

– Прости меня, – прошептала я в одеяло. – Прости меня за то, что так случилось.

Бледные ножки под кустом сверкают в моем сознании, но я прогоняю эту картину. Мне удается заменить ее другой. Теперь передо мной витает призрак Смиллы, я вижу, как ее несут по кухне сильные руки Алекса. Он посадил ее на один из стульев напротив меня, и она смотрела на него с обожанием, пока он готовил завтрак. Это было первое наше совместное утро. И последнее. Если бы я заранее знала обо всем, что случится потом, поступила бы я по-другому, сделала бы другой выбор?

Что думала Смилла обо мне, сидящей за завтраком вместе с ними? Не заметила ли она на моей шее отметину, которая уже тогда начала проступать, и не задавалась ли вопросом, что это такое? Или она была слишком маленькой для того, чтобы понять такие вещи, слишком маленькой, чтобы сделать какие-то выводы о папе и незнакомой женщине в ночной рубашке? Я повернулась в кровати и уставилась на единственный глаз Смиллиного мишки, который сидел, прислонившись к стене. Откровенно говоря, не думаю, что Смилла вообще меня заметила. То есть она, конечно, понимала, что с ними сидит кто-то третий, но не обращала на меня никакого внимания, не видела по-настоящему. Она была слишком занята другим. Все, о чем она говорила в то утро, касалось исключительно ее и Алекса. «Смилла и папа. Папа и Смилла». Ее бесконечная любовь будто покрыла кухню тонкой пеленой.

Сидя с другой стороны стола и наблюдая за Смиллой, смотрящей на отца влюбленными глазами, я чувствовала, как во мне разрастается зависть. Я ощущала себя лишней и хотела, чтобы у меня было то же, что есть у них. И решение, которое я приняла ночью, стало еще тверже. Как только мы доели завтрак, я отозвала Алекса в сторону и объявила ему, что я решилась. Я собираюсь бросить его. Он потрепал меня по щеке – не сердито, а, скорее, рассеянно.

– Нет, – спокойно сказал он. – Ты этого не сделаешь.

Он ушел, а я осталась стоять, тело налилось свинцом. Я поняла, что значат его слова. Думала, что будет трудно собраться с духом и бросить Алекса, что, когда решение будет принято, все остальное произойдет само собой. Только там, только в тот момент я осознала, как крепко оплел меня Алекс своей сетью, увидела, что была так ловко опутана мириадами крепких нитей, что никогда не смогла бы высвободиться. То, что я планировала, было невозможно.

Я не могла оставить Алекса. Он никогда бы этого не позволил просто потому, что именно он управлял нашими отношениями. В тот день, когда я ему надоем, мы разойдемся, но не секундой раньше. И если бы я все-таки попыталась уйти… Он придет за мной, заберет обратно. Он знал, где я работаю, где живу. Знал все о моей жизни. Он был моей жизнью. Нужно было найти какой-то другой способ, другой выход. Но какой?

Я поднялась и оправила Смиллину кровать. Как будто кто-то собирался спать там ночью. Как будто я действительно верила, что она вернется. Когда я подняла голову, то увидела за окном быстро мелькнувшую тень. С комком в горле я приблизилась к окну и решительно опустила штору. «Это олень», – решила я. В этот раз это должен быть олень.

Когда пронзительный звон телефона вырвал меня из сонного тумана, вокруг все было черно. «Кто это звонит мне ночью?» – вяло удивилась я. Через секунду я уже полностью проснулась и протянула руку за телефоном. На экране снова светилось имя «Алекс». И снова, когда я взяла трубку, мне никто не ответил. Я несколько раз прокричала «Алло!», но никто не дал о себе знать.

Либо человек на том конце не имел возможности говорить, либо цель этих звонков была не в обмене словами, а в чем-то другом. Крик о помощи. Или угроза. Как я могла угадать? Меня охватило отчаяние. Но было еще одно чувство, сильное и требовательное.

– Иди к черту! – крикнула я в трубку и резко отключила телефон.

Моя реакция была такой бурной, что застигла меня врасплох. Но возбуждение сразу же улеглось, сменившись чувством вины. Я снова увидела перед собой две бледные ножки, представила себе безжизненное детское тельце под покровом листвы. В этот раз картину было не так просто изгнать из головы. Смилла!

Я машинально пошарила рукой по одеялу в поисках пушистой шерстки Тирита. Я нуждалась в его близости, нуждалась в утешении, которое способно было дать только другое живое существо. Но на кровати кота не было. Разочарование быстро превратилось в нечто большее и куда более мрачное. Когда я видела его в последний раз? Память подсказала мне тот момент, когда я зашла в дом после неудачного посещения полицейского участка.

Я увидела перед собой Тирита, который очищал и лечил рану на моей ладони. А потом… потом я его просто-напросто выгнала. Сделала это под влиянием момента, из-за того, что ассоциации, связанные с его именем, вызвали у меня отвращение. И с тех пор я его не видела. Что-то глодало меня изнутри. Пока голова была занята другим и я едва думала о Тирите, он исчез где-то там, одинокий и отвергнутый. Беззащитный перед опасностями, которые таил в себе Морок.

Я вскочила с кровати так поспешно, что тошнота набросилась на меня как дикий зверь. Пришлось поспешить в ванную и, нагнувшись над унитазом, исторгнуть из себя то немногое, что оставалось в желудке. В последние дни я толком ничего не ела, только несколько мандаринов и тостов. Страшно мучила изжога и ноющая боль в пояснице. Я прижала руку к животу.

– Нам надо пойти на улицу и найти кота твоей сестры, – прошептала я. – Если это последняя вещь в жизни, которую мне суждено сделать, я все равно пойду искать Тирита.