Наталья Александрова - Месть через три поколения

В глазах Валерия вспыхнул испуг.

— Тогда… тогда я вызову полицию, — пригрозил он неуверенно.

— Отлично! Вызывайте! Заодно расскажете им о той чудесной статуэтке саксонского фарфора, которую вы украли у дяди и продали в антикварный магазин.

— Что? — Валерий побледнел. — Какая статуэтка? Откуда вы…

Он понял, что выдал себя, и огрызнулся:

— Я тут ни при чем! К дяде ходит много народу, статуэтку мог взять кто-то из них. Или эта старая карга домработница!

— Вот это вы зря, — поморщилась Инга, — Антонина Андреевна предана вашему дяде, она ни за что не тронула бы его вещи. Но вы сами знаете, что Валентин Рудольфович не стал поднимать шум, чтобы не обидеть старуху или кого-то из знакомых. Он просто выкупил статуэтку, когда ему позвонил антиквар.

— Ага, — проворчал Валерий, — ему тоже шум ни к чему. И вы ничего не докажете, потому что я не сам сдал статуэтку в магазин, я ведь не дурак.

— Конечно, не сам, — усмехнулась Инга, — ты послал свою подружку. Думаешь, она будет тебя покрывать? Как только она узнает, что статуэтка ворованная и ей грозит реальный срок, — сдаст тебя за милую душу.

— Короче, чего вы от меня хотите?

— Я уже сказала, — отчеканила Инга, — расскажи, что за мужик приходил сюда только что и почему называл тебя родственником, а профессора — папашей. Как его зовут, где живет, с кем, в общем, все паспортные данные.

— Вот это не получится, — криво усмехнулся Валерий, — у него паспорта нет. Он его лет пять-шесть назад потерял. Или продал за дозу. А профессора папашей называет, потому что он и есть родной его сынок. Как вам такой расклад? Профессор, весь из себя известный, его за границей знают — и тут такое чудо.

Инга действительно была потрясена. Главное, старуха ведь ничего не сказала, партизанка несчастная.

— А дядечка, понимаешь ли, от него отказался навсегда. — Валерий как будто прочитал ее мысли. — Вычеркнул из своей жизни, нет у него сына, как будто и не было. И то сказать — кому такое дерьмо нужно? Еще вопросы будут?

— Будут. Откуда он вообще взялся?

— Не знаешь, откуда дети берутся? — Валерий гаденько усмехнулся. — Дядечка лет двадцать пять назад уже был немолод. Седина в бороду, известное дело, переспал со своей студенткой. Или она сама к нему в постель влезла — я не знаю, свечку не держал. Короче, залетела она, надавила на него, он испугался скандала. Жениться не женился, но ребенка признал. Денег ей отвалил — страшное дело. Квартиру купил, содержал, в общем. И даже, говорят, пытался с сыном как-то общаться.

Но девица оказалась та еще штучка. Деньги с него тянула, а сына против него настраивала. А тот и сам не промах — лет с десяти подворовывал, потом нюхать начал, потом колоться. Мамаша его к тому времени истаскалась совсем, парень сам по себе жил.

Профессора пару раз в милицию вызывали, разбирался он там, снова деньги кому-то совал. Потом в клинику Серого устраивал, тоже не даром.

Короче, как стукнуло парню восемнадцать, так мамаша квартиру продала и слиняла куда-то. А дядечке позвонила и сказала, что все эти годы он содержал чужого ребенка. Да тот уже и сам понял, что парень не от него, а что сделаешь? Срамиться в суде не захотел на старости лет. А Серый на деньги от квартиры так накололся, что чуть от передоза не загнулся. Клиническая смерть у него наступила, еле вытащили его. После этого он якобы проникся и решил завязать. Бомжевал, по стране шатался, а после явился и стал требовать какое-нибудь жилье. Дядечка, чтобы от него отстали, купил ему комнату в коммуналке. Адвокат еще заставил Серого бумаги подписать, что он никаких претензий не имеет. Подписал он и тут же по пьяни продал эту комнату, точнее, поменял якобы на домик в садоводстве.

— На дачу, что ли?

— Это не то чтобы дача, так, типа сарайчика. Там он и живет с тех пор, а сам то и дело ко мне таскается, жрать-то надо. Вот он ходит, деньги клянчит.

— Угу, а ты даешь, потому что боишься, что он к папаше пойдет и тот, чтобы не позориться, отрежет ему кусок твоего пирога.

— А тебе какое дело? — вызверился на Ингу Валера.

— Никакого, — согласилась она. — А фамилия у твоего Серого какая?

— Данциг он, Сергей Валентинович, — неохотно ответил Валерий. — Садоводство Академическое, это по Выборгскому шоссе. Там он и живет с собакой. Домик самый плохонький, найдешь. Только зачем тебе?

— Мое дело. — Инга уже набирала сообщение Шефу. — А ты бы зашел к дяде-то. Переживает он, что на пенсию выперли — утешишь старика, хоть польза от тебя будет. А то обидится, наследства лишит…

Шеф подхватил ее у метро «Озерки», и они выехали на Выборгское шоссе. Унылый предзимний пейзаж за городом нагонял тоску. Предчувствия у Инги были самые скверные. Низкое небо давило, как неподъемная плита, и время от времени плевало мелким зябким дождем. Инга мрачно смотрела на дорогу, перебирая в памяти события последних дней.

Что за человек стоит за этой цепью убийств? Какая извращенная фантазия могла породить этот сценарий? Что и кому убийца пытается доказать?

Шеф рядом с ней насвистывал заунывную мелодию. Инга хотела попросить, чтобы он перестал, и без того тошно, и вдруг незаметно заснула.

Ей снилось, что она идет под холодным дождем по бескрайнему полю. Поле тянется до самого горизонта, его покрывают тысячи, сотни тысяч капустных кочнов. Инга плетется вперед, перешагивает кочаны, обходит. Но вот она спотыкается о кочан и невольно взглядывает на него.

Она едва не закричала от ужаса.

То, что она приняла за кочан, было человеческой головой, головой с широко открытыми глазами. И эти глаза с беззвучной мольбой смотрели на нее.

Она огляделась и поняла, что все поле покрыто человеческими головами. Старые и молодые, красивые и безобразные, лысые и кудрявые, мужские и женские головы бесконечными рядами тянулись до самого горизонта. И все они едва слышно перешептывались. Этот шепот складывался в гул, напоминающий ровный шум прибоя или шорох ветра в осеннем лесу.

Переводя взгляд с одной головы на другую, Инга увидела знакомые лица. Вот Алексей Воскобойников. Вот старый антиквар Вестготтен. А вот еще знакомое лицо — молодое, но уже опухшее от пьянства лицо Сергея Данцига.

— Почему ты здесь? Ты же еще жив! — хотела крикнуть Инга, но голос не слушался ее, изо рта вырывалось только хриплое дыхание, тут же превращавшееся в облачко белесого пара.

Знакомые лица смотрели на нее, знакомые губы шевелились, и Инга с трудом разобрала слова, которые они произносили:

— Найди его! Найди и останови!

Она снова попыталась что-то сказать, но вместо слов изо рта вырвался хриплый крик, и от этого крика она проснулась.

Они все еще ехали, уже не по шоссе, а по какой-то второстепенной трассе между пустыми тоскливыми полями, напоминающими поле из ее страшного сна. Шеф покосился на Ингу: