Ю Несбё - Охотники за головами

– Греве сказал мне в больнице, что я уговорил тебя сделать аборт, потому что у ребенка был синдром Дауна.

– Дауна? – Диана впервые за много минут нарушила молчание. – Откуда он это взял? Я не говорила…

– Знаю. Это я придумал, когда рассказывал Лотте про тот аборт. Она сказала, что родители уговорили ее сделать аборт, когда она была подростком. Ну, я и сочинил это, насчет Дауна, чтобы лучше выглядеть в ее глазах.

– И она… она…

– Да, – сказал я. – Она единственная, кто мог рассказать это Класу Греве.

Я подождал. Дал ей время осмыслить мои слова.

А потом рассказал Диане, что должно произойти дальше.

Она испуганно взглянула на меня, крикнула:

– Я не могу этого сделать, Роджер!

– Разве? Ты сможешь, и ты это сделаешь, – сказал новый Роджер Браун.

– Но… но…

– Он лгал тебе, Диана. Он не способен зачать ребенка. Он стерилен.

– Стерилен?

– Я подарю тебе ребенка. Обещаю. Только сделай это, ради меня.

Она отказывалась. Плакала. Умоляла. И наконец пообещала.

В тот вечер, когда я отправился к Лотте, чтобы стать убийцей, я проинструктировал Диану и знал, что она справится с заданием.

Я так и видел, как она принимает Греве, как он приходит, а она улыбается этой ослепительной лживой улыбкой, и коньяк уже в бокале, который она протягивает ему, – за победителя, за будущее, за еще не зачатого ребенка. Как она требует, чтобы они зачали его как можно скорее, теперь же, сегодня ночью!

Я вздрогнул, когда Диана ущипнула меня за сосок:

– Ты о чем это задумался, а?

Я подтянул одеяло:

– О той ночи. Как Греве пришел сюда. Как он лежал с тобой вот тут, где теперь лежу я.

– Ну и что? А сам ты в ту же ночь лежал в постели с трупом.

До сих пор я избегал спрашивать об этом, но тут не утерпел:

– Вы занимались сексом?

Она тихо рассмеялась:

– Долго же ты держался, милый.

– Так да или нет?

– Скажем так: эти капли с дормикумом, которые я выдавила ему в бокал из резинового шарика, сработали быстрее, чем я думала. Когда я привела себя в порядок и пришла сюда, он уже спал, как сурок. А утром, наоборот…

– Отзываю вопрос, – поспешно сказал я.

Диана провела рукой вниз по моему животу и снова засмеялась:

– А утром он был ужасно бодрый. Но не из-за меня, а из-за телефонного звонка, который его разбудил.

– Весточка от меня.

– Да. Во всяком случае, он тут же оделся и ушел.

– Где у него был пистолет?

– В кармане куртки.

– Он проверил пистолет, прежде чем уйти?

– Я не знаю. Он так и так не заметил бы разницы, вес был примерно одинаковый. Я ведь заменила только три верхних патрона в магазине.

– Да, но холостые патроны, которые я тебе дал, были помечены красной буквой «B» на дне гильзы.

– Если он проверял, то подумал, наверное, что это значит «back» [37].

Смех наполнил спальню, смех двух человек. Я слушал его с наслаждением. Если все пойдет как надо и лакмусовые полоски не врут, скоро в этот хор добавится смех третьего человечка. И вытеснит наконец прочь иные звуки, от эха которых я все еще порой просыпаюсь по ночам. Грохот выстрелов Греве, когда вырывается пламя из пистолетного дула и в сотую долю секунды успеваешь подумать, что Диана так и не заменила патроны, снова предав меня. А потом – эхо, звон пустых гильз, раскатившихся по паркету, они потом затеряются среди прочих гильз, использованных и новых, от боевых и от холостых патронов, гильз, валяющихся там в таком количестве, что полицейские ни за что не смогут в них разобраться, даже если вдруг поймут, что камеры наблюдения поведали им совсем другую историю.

– Тебе было страшно? – спросила она.

– Страшно?

– Да, ты ведь никогда не рассказывал мне, что ты чувствовал. И тебя нет в кадре…

– В кадре… – Я чуть отодвинулся, чтобы увидеть ее лицо. – Значит, ты зашла в Сеть и нашла эту видеозапись?

Она не ответила. И я подумал, что по-прежнему еще многого не знаю об этой женщине. Что загадок там, наверное, хватит на целую жизнь.

– Да, – сказал я. – Мне было страшно.

– Но почему? Ты же знал, что его пистолет…

– Боевыми не были лишь три верхних патрона. Я должен был устроить так, чтобы он отстрелял их все, чтобы полиция не нашла в магазине холостых, правда же? Но он ведь мог сделать и четвертый выстрел. Мог и вообще заменить магазин. И вообще у него мог быть сообщник, о котором я не подозревал.

Наступило молчание.

Потом она тихонько спросила:

– Значит, ты не опасался каких-то других вещей?

Я понял, что она думает о том же, о чем и я.

– Опасался. – Я повернулся к ней. – Я боялся еще одной вещи.

Я ощущал лицом ее дыхание, частое и жаркое.

– Что он убил тебя той ночью, – сказал я. – Греве не собирался заводить с тобой семью, а ты была опасным для него свидетелем. Я знал, что подвергаю тебя смертельной опасности, когда спрашивал, согласна ли ты сыграть роль приманки в ту ночь.

– Я знала об этой опасности с самого начала, любимый, – прошептала она. – Именно поэтому я и подала Класу бокал с коньяком, как только он перешагнул порог. И не будила его, пока ты ему не позвонил. Я знала, что у него будет хлопотливый день после того, как он услышит голос с того света. А кроме того, я ведь заменила три первых патрона, правильно?

– Правильно, – сказал я.

Диане легко даются логические задачи с простыми числами – я вроде бы об этом как-то уже рассказывал?

Она провела рукой по моему животу.

– К тому же я оценила, что ты вполне сознательно подверг мою жизнь опасности…

– Что?

Ее ладонь скользнула ниже, накрыла мой член, охватила яички. Взвесила их и чуть сжала эти мешочки с семенем.

– Самое главное – это баланс, – сказала Диана. – Он – основа всех добрых, гармонических взаимоотношений. Баланс вины, стыда и нечистой совести.

Я принялся мысленно пережевывать услышанное, пытаясь усвоить, заставить мозг переварить эту довольно тяжелую пищу.

– Ты хочешь сказать… – начал я и бросил и начал снова. – Ты хочешь сказать, то, что ты оказалась в смертельной опасности по моей вине… что это…

– …справедливая цена за все, что я сделала тебе во вред, да. Как «Галерея Э» была справедливой ценой за сделанный аборт.

– И давно ты так думаешь?

– Давно, разумеется. И ты тоже.

– Точно, – сказал я. – Искупление…

– Вот именно. Искупление. Крайне недооцененное успокоительное.

Она сжала мою мошонку чуть сильнее, и я попытался расслабиться, наслаждаясь болью. Вдохнул Дианин запах. Он был чудесный, но приведется ли мне когда-нибудь вдохнуть такой аромат, который сможет отшибить вонь человеческих экскрементов? Услышать что-то, способное заглушить звук, с каким очередь прошивает легкие Греве? Потом уже мне казалось, что он смотрел на меня заплаканными, недоумевающими глазами, пока я прижимал холодные пальцы Уве к рукояти и спусковому крючку «узи» и маленького черного пистолета «рорбау», из которого застрелил Лотте. И случится ли мне хоть когда-нибудь попробовать еду, способную своим вкусом отбить вкус мертвой плоти Уве? Я нагнулся тогда над его телом, лежащим на кровати, и заставил себя вонзить клыки ему в загривок. И сжимал челюсти, пока кожа не порвалась и трупный вкус не наполнил мой рот. Крови почти не выступило, и, убрав за собой после мучительной рвоты, я изучил результат – может сойти за собачий укус, если вдруг следователь станет его искать. Потом я боком выкарабкался через окно позади изголовья, стараясь не попасть в поле зрения камер. Ломанулся прямиком в лес, потом уже стал искать тропки и дорожки. Приветливо кивал гуляющим. Воздух делался тем холоднее, чем выше я поднимался, и когда я добрался до Грефсена, то продрог окончательно. И там я уселся и глядел на осенние краски, которые уже наполовину высосала зима, на город, фьорд и свет. Свет, всегда предваряющий собой наступающую тьму.