Андерс Рослунд - Сделано в Швеции

– Мама?

Она вздрагивает. Лео. Проснулся.

– Ты спи, спи, дорогой.

– Я его найду.

Она обнимает его. Мальчик взрослеет. Десятилетнее тело едва умещается в руках.

– Тебе надо поспать , мы с папой…

– Я знаю, где он.

– Он не выходил из подъезда.

– Знаю, он вышел через черный ход.

Старший сын одевается, выхватывая вещи из беспорядочной кучи на стуле – джинсы, свитер, пиджачок, ботинки, – и входная дверь хлопает второй раз за ночь.

Она стоит в кухне, одна. Круглые часы на стене тикают ужасно громко – где бы в квартире она ни находилась, они отсчитывают секунды. Она отодвигает полную пепельницу и билеты лото, смотрит на стены, которые некогда были ее домом.

Кровать, где храпит мужчина, весь в поту, с раскаянием.

Еще одна кровать, пустая, потому что кое-кто сбежал.

И еще одна, пустая, потому что он ищет того, кто сбежал.

А еще одна пуста, потому что она тяжело опирается локтями на кухонный стол и размышляет, не сбежал ли он потому, что около полуночи подслушал ее телефонный разговор с матерью, шепотом, но отчетливый и ясный, поскольку решение принято.

Сегодня ночью луна почти полная, и ее свет растекается по чистому небу и льется вниз, на задворки семиэтажного дома в стокгольмском предместье.

Вдох, выдох. Перед Лео крутой горный склон, где они любят играть, он отделяет жилые кварталы от леса, который год от года становится чуть меньше.

Он привычно готовится к пробежке, прижимается спиной к шершавой стене дома, а потом во весь дух мчится к скале и вверх по склону, чувствует под ногами трещины и выступы, которые помогают взбираться наверх. Сердце колотит по ребрам и в горле. Вдох, выдох. Трещина, ямка, выступ – и он на вершине. Здешние скалы вскоре превращаются в настоящий оборонительный вал, сооруженный для какой-то войны. Они часто играют среди этих отвесных ребристых стен с углублениями, похожими на пещеры. Лео быстро продвигается вперед, змейка, ловко ползущая по темному лесу с пятнами снега на земле.

Он знает, что миновал очередную сотню метров, когда в стене попадается очередная пещерка, квадратное углубление, пробитое кем-то в годы войны; Лео, Феликс, Яспер и Будда обычно прячутся здесь, когда сами воюют, вооружившись игрушечными автоматами. Яспер всегда побеждает – он лучше всех умеет маскироваться. Однажды даже обрезал волосы и скотчем приклеил к голове сухую, желтую траву.

Через четыреста метров расположена пещера, которая выходит в рощу – кривые деревья, где повесился Грегеров отец. Через шестьсот метров он минует скалу, с которой прошлым летом упал малыш Билли – его мать держала в десятом подъезде парикмахерскую; после случившегося она закрыла ее и бродила по Скугосу, а потом просто пропала. Лео до сих пор помнит, как выглядел труп, но решил никогда про это не думать.

– Феликс?

Вон там. Возле скалы, у обрыва. Лео подходит ближе, останавливается, прислушивается.

– Братишка? Где ты?

Младший брат сидит на самом краю.

– Феликс! Я тебя вижу.

Еще шаг. Надо подойти как можно ближе. В лунном свете Феликс как бы подрос.

– Я хочу побыть один.

– Тебе нельзя оставаться здесь, Феликс. Ночь на дворе. Надо идти домой.

– Нет.

– Мама не спит. И очень беспокоится.

– Я не пойду домой.

Лео подбирается ближе, мелкими шажками, чтобы Феликс не заметил. Ну вот, добрался.

– Почему?

Всего один шаг, короткий шаг – и он упадет на скалы внизу, как малыш Билли.

– Потому что будет паршиво.

– Паршиво?

– Я слышал маму.

– И что?

– Она сказала, что уходит.

Лео садится. Не очень близко. Но почти.

– Она не уходит.

– Я слышал.

Темнота. Безмолвие. И что-то трещит, хрустит, как лед нынче днем. Это ветер цепляется за голые ветки и мокрые листья.

– Что ты… слышал?

– Она звонила по телефону. Когда мы легли спать. Когда она думала, что мы уже спим.

– Ну?

– Бабушке. Голос у нее был такой.

Серый камень холодный, Лео только сейчас замечает, как холод снизу пронизывает все тело, ползет вверх, выходит в прореху на плече куртки.

– Она сказала: “Больше не могу”. Несколько раз.

– Она и раньше так говорила. Но всегда возвращалась.

– Я слышал! Она не вернется! В этот раз не вернется!

Треск. Теперь громче и все чаще, по мере того как крепчает ветер. Но слышится и другой звук. Машины, проезжающие по старой дороге за лесом. Он никогда не задумывался, сколько людей ночью в дороге.

– Холодно, Феликс.

– Нет.

– У тебя ни шапки, ни варежек.

– Потому что не холодно.

Лео обшаривает свои карманы, находит полосатую красно-белую вязаную шапку. Достает, надевает Феликсу на голову.

– Через голову теряется восемьдесят процентов тепла.

– Чего?

– Это правда.

Феликс поправляет полосатую шапку, которая слишком съехала на лоб. Потом они сидят рядом, глядя на круглую яркую луну.

– Лео?

– Да?

– Я думаю о папе.

– Ну?

– Он не знает.

– И что?

Ноги Феликса свешиваются над краем пропасти, и так было все это время.

– Надо сказать ему? Что мама уходит?

Ему всегда нравился апрель. Жизнь. Весь мир вокруг пробуждается. Впору сесть среди черничных кустиков, на замшелые камни, и подставить лоб и щеки солнечному теплу, струящемуся сквозь верхушки деревьев узкими, яркими полосами света.

Он прислонился к машине, которая столько лет возила его сюда, к старому “вольво”, насквозь проржавевшему, того гляди развалится. Наверно, эта весна для машины последняя. Ну, может, еще и лето продержится, если повезет. А потом придется отогнать ее на свалку и попрощаться.

Короткий участок проселочной дороги от крутого поворота до опущенного шлагбаума. Здесь он парковался каждую ночь, закуривал сигарету и, как положено по инструкции, ждал пять минут.

Полугодовая инспекция.

Вон они. Зеленый автофургон с двумя агентами службы безопасности сорок четвертого военного округа, оба в форме, они обменялись с ним крепким рукопожатием, которое всегда продолжалось чуть слишком долго. Один кивком показал на его левую руку – сигарета вот-вот догорит до фильтра.

– Я думал, вы бросили?

– Вам мешает?

– Нет… но, помнится, ваша жена…

– Слушайте, я буду курить, черт побери, когда хочу.

Глубокая затяжка, до самого дна легких, потом он затоптал сигарету на том же месте, где вчера ночью и вообще каждую ночь, – под первым “В” на прямоугольной табличке на шлагбауме: “ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН”.

– Ладно, ладно. Я понял, – сказал спецагент с улыбкой, а улыбался он нечасто. – Кстати… где вы теперь живете?

– Вероятно, в том же паршивом районе с однокомнатными квартирами, где и вы.

Второй агент подошел к большущему замку на шлагбауме, такому же, как на всех подъездах к оружейным хранилищам.