Андерс Рослунд - Сделано в Швеции

сменились чем-то иным, пришедшим изнутри, чем-то, чего Лео никогда раньше не видел. Ужасом.

– Прости. Лео… прости.

Они долго стояли вот так, лицом к лицу.

Лео выпустил оружие.

– Теперь забирай свои деньги. И уходи.

Он забрал автомат из судорожной хватки Яспера, поставил на предохранитель.

– Лео… Лео … Прости! Больше такое не повторится! Клянусь! Не повторится, никогда…

Последний удар, уже не ладонью. И Яспер не упал, просто сполз вниз по стене.

– Клянусь… черт…

Струйка слюны и крови на губах.

– Все, что ты знаешь обо мне и что я знаю о тебе, после твоего ухода останется в этих стенах, – сказал Лео. – И мы с тобой никогда больше не увидимся.

Он подождал, пока дверь гаража закроется. Снова один. Наверно, теперь все и правда кончено.

Но нет.

Пока нет. Не для него. Пока нет.

Он против них, против всех этих вонючих легавых, он бросит вызов всему полицейскому корпусу и одержит над ними верх, – настал его черед ставить требования, а они будут слушать и дадут те ответы, какие ему нужны.

Джон Бронкс никогда ни перед чем не пасовал. Не мог. Ни перед людьми, ни перед расследованиями. Вообще ни перед чем. Возможно, это сила – никогда не сдаваться и не отступать, ходить с мотором в груди, который никогда не отключается. А возможно, это ад – собирать и носить в себе, никогда не освобождаясь от этого груза.

Сейчас он был близок к тому, чтобы именно так и сделать. Ведь недели шли за неделями, месяц за месяцем. И он по-прежнему ничего не знал.

Их не существовало.

Сколько раз он намеревался сказать Карлстрёму, что не может больше заниматься этим делом. И всякий раз поворачивал в коридоре назад. Они все-таки где-то здесь.

Однако сейчас решение принято: это дело не должно быть первоочередным, ему надо заняться другими расследованиями, чтобы восстановить энергию.

– Привет, – сказала Санна.

Она теперь не останавливалась на пороге, не стояла в дверях, не смотрела на него равнодушно, хотя никогда не заговаривала о том единственном, о чем он мог думать при встрече с нею, – о долгой прогулке и поцелуе, который мог бы стать новым началом.

– Найдется минутка?

Он кивнул, и она села напротив него, на один из картонных ящиков, как в последнее время бывало раз в неделю, всегда с новыми страничками в добавление к отчету криминалистов. Сейчас у нее были с собой два прозрачных уголка и коричневый конверт, все это она положила ему на стол.

– Письмо лежало в твоей почте. А вот это – четырнадцать тысяч четыреста крон.

Она отодвинула конверт в сторону и сосредоточилась на верхнем пластиковом уголке. Внутри были купюры достоинством 500 и юо крон. Все светло-розовые.

– Они поступили к нам с автозаправок. В магазине ими не расплатишься, но автомат разницы не замечает.

Бронкс часто видел банкноты, перепачканные спецкраской, и всегда они были ярко-красные.

– Я вполне уверена, они были в сумке у грабителя, когда он выходил из Сберегательного банка в Уллареде, – продолжала Санна. – Мы сделали анализ краски, она такая же, как в ампулах, оставшихся в банковской конторе, которые мы активировали и испытали на списанных купюрах, с благословения Госбанка Швеции. Краска, Джон, от того же производителя и из той же поставки.

Стопочка из трех-четырех документов. Все обозримо и аккуратно, как всегда, когда Санна представляла анализы и заключения.

– И вот тут-то становится вправду интересно. На каждой купюре я нашла следы ацетона. Никогда не слыхала ни о чем подобном. Обыкновенный ацетон! Как только они додумались? Я сама попробовала, и при надлежащей пропорции ацетона и воды… Джон, ее вообще не видно, красная краска полностью растворяется!

Бронкс открыл второй прозрачный уголок, вытащил купюры, внимательно рассмотрел, ощупал. Настоящие. И с виду нормальные.

– Те, что у тебя в руках, испачканы краской всего несколько дней назад, из ампулы, которую запустила я сама. Сейчас они выглядят как совершенно нормальные деньги. Если грабители тоже сумели найти правильную смесь… тогда у них в руках почти весь последний куш, и банковской системе придется менять методы. Опять.

Она закончила и пошла прочь, как всегда. Будто ничего не произошло.

– Санна!

Она остановилась у двери.

– Да?

– Может… прогуляемся? Пива выпьем?

– Нет.

– Нет? Но… прошлый раз?

– Прошлый раз?

– Ты знаешь, о чем я.

– Это был просто поцелуй.

– И кое-что еще, кроме поцелуя.

– Нет, Джон, больше ничего.

Санна вернулась в его кабинет, все сильнее заливаясь румянцем, как всегда, когда черпала силу в глубине своего существа.

– Джон?

Вот так она выглядела, когда сказала, что любит его.

Вот так выглядела, когда он сказал ей “уходи”.

– Да?

– Знаешь, я тоже думала о тебе. Думала о тебе все эти годы. Но теперь, когда мы опять встретились, работали вместе… как бы тебе объяснить… это просто воспоминания. Теперь мне кажется, будто я никогда тебя не знала, будто между нами ничего не было, я ничего не помню! Разве мы жили вместе? Разве прикасались друг к другу, завтракали, подбирали мебель… смеялись и плакали? Ты вроде как… фотография, Джон. Иногда, когда вижу свое фото, сделанное много лет назад, мне кажется, это кто-то другой. И каждый раз, когда вижу тебя, это ощущение усиливается. Ты как бы не существуешь.

Он заметил, что она слегка дрожит, из нее словно высосали все силы.

– Тот поцелуй… я его не планировала, просто… так вышло. Ты понимаешь, что мы не поставили точку? Если б ты рискнул остаться до тех пор, когда все придет к концу, ты бы не тосковал по мне. Рано или поздно сумел бы меня отпустить.

Бронкс больше не мог это слушать, ее голос стал громче, когда она шагнула к картонным ящикам, словно собираясь пнуть их как следует.

– Поставь точку, Джон! Тут ведь как с этими чертовыми ящиками, ты и с ними не можешь расстаться. Пожалуйста, Джон, пожалуйста, расстанься! Со всем сразу! Я не одна. И собираюсь домой, к нему. К человеку, который существует, сейчас.

После ее ухода он еще долго пробыл в кабинете. Посреди стола – бледно-розовые купюры возле совершенно чистых. Справа – сорок одна страница рапортов об украденном оружии, слева – три тысячи сто девять страниц протоколов предварительного расследования. И коричневый почтовый конверт, который принесла Санна.

Джон Бронкс рухнул в кресло, оттолкнулся ногами от ножек стола и прокатился назад, до самой стены.

Плевать он хотел на чистые купюры, на расследование, на письмо. Даже на то, что она живет с кем-то, кто существует, сейчас. Впервые с тех пор, как он переступил порог полицейского управления, ему захотелось уйти отсюда до наступления ночи, до того, как даст себе разрешение. Он выключил настольную лампу, сделал шаг прочь от стола – и замер. ЛИЧНО – стояло на конверте. Ниже его имя: инспектору уголовной полиции Джону Бронксу.