Джейн Лителл - Отнять всё

– Рад тебя видеть.

– Чашку кофе – и все. Я совершенно измотана, и по ночам я теперь сплю.

Он вошел вслед за мной на кухню и сел за стол. Я в замешательстве взялась варить кофе; господи, меня по-прежнему влечет к Эдди. Его темные кудри были, как всегда, растрепаны. Он явился прямо в рабочей одежде, лицо загорелое, в морщинках от солнца.

– Ну как ты? – спросил он.

– Совсем без сил. Никогда в жизни так не уставала. Тяжело и работать, и ребенком заниматься.

– Да ладно, крепись. У моей мамы нас пятеро было.

– Она, конечно, супер. Только вряд ли она еще и редактировала журнал! – резко заметила я.

– Верно.

Эдди обезоруживающе улыбнулся, и мое раздражение как рукой сняло. Он просто меня дразнил, как и раньше.

– Значит, семейная жизнь оказалась не сахар?

Я поставила перед ним чашку кофе.

– Так, хватит подкалывать. Расскажи лучше про себя. Как дела?

Его улыбка погасла. Он подался вперед.

– Скучаю по тебе.

– Ох, Эдди…

– Я не пью. Уже три месяца. Знаю, ты со мной натерпелась.

– Я не могла выносить этот бардак. Мне было плохо.

– Знаю.

– Ты мне не чужой. И всегда будешь… Но теперь у меня есть Билли.

Эдди поморщился.

– Я чертов дурень. Безнадежный случай.

Его самобичевание всегда меня разоружало. Уже не раз мы разыгрывали подобные сцены; мне следует быть тверже.

– Как на работе?

– Все нормально, скучать не приходится. У меня теперь есть помощник. Обучаю его.

– Здорово. Учитель ты прекрасный, – тепло сказала я.

Эдди – садовник от Бога; любой захудалый палисадник превратит в потрясающей красоты оазис. К сожалению, работа у него не постоянная.

– Ты такой крепкий раньше не варила… Я теперь еще и парковым дизайном занимаюсь.

– Хорошо. Тебе всегда это больше нравилось.

– Мне паршиво… – пробормотал он, склонившись над чашкой.

Я не ответила: сказать было нечего.

– Надеюсь, горячий финский парень тебя не обижает?

Он выжидательно смотрел на меня. Я не выдержала взгляда его зеленых глаз. Говорить с ним о Маркусе не стоило.

– Билли хочешь посмотреть?

Мы пошли в детскую и стали смотреть на моего сына.

– Чудный парень. Не пойми превратно, Кей, но твоего в нем ничего.

– Ты прав. Он вылитый Маркус.

Билли шевельнулся, ресницы у него дрогнули; малыш открыл глаза и протянул ко мне ручки. Я подняла его, теплого, сонного, и он начал хныкать.

– Давай я, – предложил Эдди.

Я отдала ему Билли, и он стал ходить с ним по комнате и тихонько баюкать, пока тот не уснул. Я видела его взгляд и испытывала ту же боль – сложись все иначе, это мог быть наш красавец-сын.

Эдди заботливо уложил его в кроватку и прикрыл одеялом.

– Где ты так научился?

– Часто нянчился с младшими.

Он загрустил. Наверное, понял, о чем я думаю.

Крепко обняв меня и чмокнув в шею, Эдди быстро ушел, а я стояла у двери, вспоминая наши лучшие времена. Когда-то я его любила. Много лет любила. Нам было очень хорошо. Помню тот давний вечер, когда я вернулась домой после первого дня в журнале, куда меня взяли писать очерки. Я так волновалась: наконец-то я вошла в журналистику! Эдди всю квартиру завалил цветами, приготовил мясо по-ирландски. Он повторял, что мной гордится, что знал – у меня получится.

Опомнившись, я запретила себе грезить о прошлом. Три месяца без алкоголя – а потом все начнется заново. Периоды трезвости у Эдди были недолгими.

Июнь

Я слышала, как она говорила Аише, что Маркус уехал в Дарем. Значит, они с Билли остались вдвоем. Когда я приехала на ее улицу, уже стемнело.

Я вышла из машины и заняла удобное место для наблюдения за домом. Ключи были у меня в кармане.

В некоторых комнатах горел свет. По моим подсчетам – в кабинете Маркуса, в детской и на кухне. Сама она возилась на кухне. Потом я увидела в детской мужчину, который держал Билли на руках!

Стоило мужу на два дня уехать, как она привела приятеля! И он берет на руки ребенка! Я просто взбесилась. Было поздно, почти одиннадцать. Кто же это такой? Почему она позволяет ему держать Билли? Он отошел в глубь комнаты. Я приросла к месту и не сводила глаз с окна.

Через несколько минут отворилась тяжелая входная дверь, и мужчина вышел. Я двинулась за ним. Хотела хорошенько его рассмотреть. Кудрявый, одет в джинсы и простую клетчатую рубашку, на ногах – рабочие ботинки. У кассы метро на Бейкер-стрит он стал покупать билет, и тут я его разглядела. Около тридцати пяти, лицо обветренное – кто же он? Он стал спускаться, а я вернулась к машине.

На следующий вечер я оделась потеплее, хотя было не холодно. Я всегда мерзну. Надела белые кожаные сапоги на шнуровке с мягкой подошвой. Из дома вышла в одиннадцать и решила поехать на такси. Дошла вдоль реки до Блэкфрайарского моста. Река в этом году обмелела, на ржавых опорах моста виднеются зеленые прошлогодние следы от воды, на берегу обнажилась полоса гальки. Сколько раз долгими воскресными вечерами я стояла у окна и смотрела, как дети вместе с родителями открывают для себя этот новый пляжик, слушала их радостные возгласы при виде обломка глиняной трубки или старого корабельного гвоздя.

Из такси я вышла через улицу от ее дома. Последние две недели непрерывно дул сильный сухой ветер. С деревьев частично облетела молодая листва. Сегодня ветер стих, а на улицах остались листья. Серые листья, увядшие до срока, устилали мой путь. Это неправильно. Мертвые листья принадлежат ноябрю, а сейчас июнь.

Я дошла до ее дома и посмотрела на окна. Свет горел в двух: лампа за светло-оранжевыми занавесками – в комнате Билли, другая – в спальне. Через несколько минут свет в спальне погас. Нужно подождать хотя бы полчаса, чтобы она наверняка уснула. Я пошла в паб на углу Бейкер-стрит, взяла себе апельсинового сока. Пить его не стала.

Минуты убегали. Моей выдержке и силе духа предстояло большое испытание.

Я вернулась. Свет горел только в детской. На этот раз, помня о шумной двери лифта, я поднялась по лестнице. Из других квартир не доносилось ни звука. Дом – добротно построенный, с толстыми стенами и дверьми. У нее в спальне темно, значит, остается предположить, что она уснула. Открыв дверь в квартиру, я остановилась в прихожей и внимательно прислушалась. Было тихо. Из детской лился теплый свет. Именно его я и видела с улицы – ночник в форме большого желтого цветка. Мальчик спал в своей белой кроватке. Над ним покачивалась подвеска – серые чайки с оранжевыми клювами. Я наклонилась и несколько минут разглядывала Билли. Волосы у него светлые и густые. Маленький Маркус. Настоящее дитя севера.

Потом я осторожно прошла в их спальню. Глаза не сразу привыкли к темноте. Здесь витал запах ее духов, слабый, но стойкий. Постепенно я начала видеть. Окружающие предметы стали принимать форму и текстуру.