Джейн Лителл - Отнять всё

Прямо за дверью стоял комод, а на нем деревянная ваза, полная флакончиков и украшений. Кровать была двуспальная, огромная. Кэти спала с левого краю, на животе. На прикроватном столике лежала раскрытая книга, а рядом светились жуткими красными цифрами электронные часы.

Я старалась запомнить каждую деталь, чтобы потом, лежа в собственной постели в пяти милях отсюда, мысленно видеть, как проходит их жизнь. Когда я совсем подавлена, я представляю его вместе с ней – здесь, в пустоте ночной тьмы. Это придает мне решимости. Я могу действовать, могу строить планы. Мой разум на страже. Моя воля сильна.

Я подошла к изножью кровати. Лицо Кэти было повернуто к часам, одна рука лежала поверх лоскутного одеяла. Она спала в белой хлопковой сорочке – с кружевами вокруг горловины и на рукавах; подражание викторианскому стилю. Маркус такую не мог купить. Он не выносит подражаний ни в каком виде. На кровати лежала стопка детских салфеток. Я прихватила одну.

Мне было восемнадцать, когда я встретила Маркуса. Ему – девятнадцать. Мы учились на первом курсе Хельсинкского университета. Я изучала историю искусств, Маркус – архитектуру. Мы оба попали в киноклуб на просмотр «Невесты Франкенштейна». Такие клубные просмотры еженедельно проводились в зале биологии. Помещение было неудобное: сидели на жестких наклонных деревянных скамьях, упираясь локтями в узкие деревянные парты. На передней стене располагался большой экран. Каждый четверг какой-нибудь энтузиаст из киноклуба крутил нам классику на шестнадцатимиллиметровке – исцарапанной и потрескавшейся.

Началась «Невеста Франкенштейна». Громовые аккорды музыки и первые кадры: над зловещего вида домом, притулившимся на утесе, бушует страшная буря. У окна стоит молодой человек, одетый в романтическом стиле, и любуется грозой. Как раз когда он отвернулся от окна, кто-то подошел к моему ряду. Я люблю сидеть с краю и подвинулась очень неохотно. Пришедший шепотом поблагодарил, пристроил на парту огромную папку и сел.

В некоторых местах бо́льшая часть публики смеялась. Я не могла понять, над чем. В фильме было много жестокости, а монстр выглядел достойнее своих преследователей. Наконец пошли титры, и замигал резкий свет флуоресцентных ламп.

Я нагнулась за сумкой, и тут мой сосед сказал:

– Подходящее местечко, чтобы смотреть такое кино. Как по-твоему?

Вид у меня, наверное, был озадаченный.

– Здесь бы доктору Франкенштейну экспериментировать. – Он кивнул на диагностический стол и раковину для мытья рук.

– Да, пожалуй…

– Меня зовут Маркус. Можно я угощу тебя кофе?

– Хейя.

Мы пожали друг другу руки.

– Здесь есть где посидеть?

Мы побрели по ночной прохладе в кофейню, нашли столик в уголке. Я сняла перчатки. Даже в них у меня замерзли руки.

Маркус принес два кофе и бутерброды с ветчиной и сел, в упор глядя на меня. А я разглядывала свою фиолетовую с голубым юбку, натягивая ее на коленки.

– Сегодня снег пойдет. – Я положила в кофе сахар и грела о чашку пальцы, чувствуя себя полной дурой.

– Тебе кино понравилось?

– Да. Только грустное. Почему все смеялись? Там же нет ничего смешного.

– Были отдельные моменты.

– Мне понравился монстр, а вот его преследователи – нет. Беднягу отвергла даже невеста, которую создали специально для него. Его последняя надежда найти общий…

– И он уничтожил и ее, и себя – мы принадлежим смерти… Ты что, есть не хочешь?

– Нет, спасибо.

– Если тебе нравятся классические фильмы, то их каждую пятницу показывают по главному каналу.

– Не люблю смотреть кино по телевизору. Лучше на экране.

– Я так и думал, что ты девушка разборчивая.

– Почему же?

– Вижу, как ты заплетаешь волосы…

С того вечера мы были вместе девять лет.

Я еще раз окинула взглядом захламленную комнатушку: чтобы все просмотреть, понадобится время. Расхаживая здесь, по ее дому, я чувствовала, как у меня прибавляется сил. Я намного сильнее ее. Прежде чем уходить, я еще раз зашла в спальню. Она так и спала, и не проснулась, когда я подошла вплотную к кровати. Я смотрела, как поднимается и опускается ее грудь; ее лицо выглядело по-детски пухлым.

Июнь

В то утро я собиралась изложить свои идеи насчет путеводителя Филипу Парру и Виктории. Она у нас руководит отделом рекламы и маркетинга. Носит обтягивающие костюмчики и заигрывает с Парром; не знаю, имеет ли она на него влияние. Он ведь известный ловелас. Впрочем, у нас с ней нормальные отношения. Я хорошо подготовилась и приехала пораньше. Парр заставил нас прождать у него под дверью десять минут, и я успела показать Виктории планшет с примерным макетом статьи о Сиене – текст и иллюстрация. Излагая свою идею ей, я ничуть не волновалась, но как только Филип позвал нас в кабинет, сердце у меня ушло в пятки, в горле пересохло. Он встал, не выходя из-за стола, указал нам на стоящие рядом стулья – шикарные и неудобные. Сам сел в вертящееся кресло, откинулся на спинку и дал мне десять минут.

Я протянула ему макет, над которым трудилась несколько часов.

– В Европе больше трехсот восьмидесяти объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО, и среди них есть величайшие шедевры архитектуры. Именно эти здания люди стремятся увидеть в заграничных поездках. Приятно, вернувшись домой, рассказывать, что посетил такое интересное место. Я предлагаю издавать простенький путеводитель, который поможет людям лучше понять и оценить эти здания. Информацию нужно подкрепить эффектным визуальным рядом. Часть фотографий закажем, другие возьмем из доступных источников. Дадим основные сведения по истории объекта и архитектурному стилю. Будем выпускать статьи на вкладках в течение года. Качество должно быть безупречное – тогда читатели будут собирать их и хранить.

Филип несколько минут разглядывал макет.

– Отличная мысль, Кэти, только это будет дорого стоить. Командировки, оплата гостиницы. Придется платить и за фотографии, и за статьи.

Такие возражения я предвидела.

– Можно привлечь местных фотографов. У меня есть связи по всей Европе, очень хорошие специалисты. А статьи напишут наши сотрудники, в качестве основной работы. Я составила примерный бюджет, и, думаю, доход от рекламы превысит затраты.

Я дала ему лист с расчетами и копию Виктории – следовало привлечь ее на свою сторону. Филип долго изучал листок. Когда он погружается в мысли, лицо у него вытягивается, а губы как-то неприятно сжимаются. Мне он никогда не нравился. Про таких говорят: «настоящий руководитель», подразумевая изворотливость и властность.

Молчание затянулось, и я начала на себя злиться. Вечно я слишком стараюсь. Незачем было усердствовать. Нужно вообще относиться ко всему спокойнее.