Джон Ле Карре - Ночной администратор

Все посмотрели на Гудхью, но многие тут же отвернулись, чтобы не смущать его. Особенно чутко вел себя Марджорэм.

Министр что-то говорил, но Гудхью был слишком измотан. «Зло утомляет», – подумал он.

– Рекс, ты должен ответить! – негодовал министр. – Связан Берр с этим человеком или нет? Надеюсь, он не имеет никакого отношения к его преступлениям ? Что вы ему обещали? Рекс, я настаиваю, чтобы вы остались! Слишком часто в последнее время британская разведка пользуется услугами преступников. Не вздумайте возвратить его в эту страну. Берр говорил ему, на кого он работает? Возможно, дал ему мой номер телефона… Вернитесь, Рекс! – До двери было безумно далеко. – Джеффри говорит, что он был в каких-то специальных войсках в Ирландии. Только этого нам не хватало! Ирландцы будут в самом деле очень признательны. Ради Бога, Рекс, мы только приступили к повестке дня! Надо принять главные решения. Рекс, так нельзя! Это не в твоих правилах! Я не занимаю чью-либо сторону, Рекс! До встречи!

Слава Богу, на лестнице свежо. Гудхью приваливается к стене и, кажется, улыбается.

– По-моему, вы устали и ждете выходных, сэр, – уважительно говорит швейцар.

Тронутый его добротой, Гудхью с трудом подыскивает любезный ответ.

Берр работал. Его биологические часы настроились на Атлантику, душа пребывала рядом с Джонатаном, через какие бы мытарства тот ни проходил. А ум, воля и изобретательность были целиком отданы делу.

– Ваша команда проиграла, – сообщил Мерридью, когда Берр позвонил, чтобы узнать о результатах заседания комитета. – Джеффри здорово потоптал вашего друга.

– Джеффри Даркер лжет, – объяснил на всякий случай Берр.

Потом он вернулся к работе.

Он чувствовал себя как во времена Ривер-хауз. Снова был шпионом, беспринципным и бессовестным. Ради правды он готов был на обман.

Берр отправил секретаршу в Уайтхолл, и в два часа она появилась, спокойная, но слегка запыхавшаяся, сжимая пачку бланков, которые он поручил там стянуть.

Берр сразу же начал диктовать. Большинство писем было обращено к нему самому. Некоторые к Гудхью, парочка – к начальнику Гудхью. Он менял стиль: «дорогой Берр», «мой дорогой Леонард», «начальнику уголовной полиции», «уважаемый министр». В особо важных письмах он писал обращение от руки, а в конце добавлял «ваш», «преданный вам», «всего наилучшего».

Почерк тоже менялся – в наклоне и прочих деталях, как и чернила и ручки.

И официальные бланки, на которых Берр писал, были разные. Они становились все плотнее, по мере того как он взбирался вверх по административной лестнице Уайтхолла. Для писем министру он выбрал бледно-голубую бумагу с гербом.

– Сколько у нас машинисток? – спросил Берр секретаршу.

– Пять.

– Каждая пусть печатает письмо только одному лицу, – распорядился он. – Проследите, чтобы не было путаницы.

Но она уже взяла это на заметку.

Оставшись один, Берр позвонил Гарри Пэлфрею в Ривер-хауз. Говорил загадочно.

– Но мне нужно знать зачем, – протестовал Пэлфрей.

– Узнаешь при встрече, – отвечал Берр.

Потом позвонил сэру Энтони Джойстону Брэдшоу в Ньюбери.

– Почему, черт побери, я должен подчиняться вашим приказам? – высокомерно вопрошал Брэдшоу, подражая манере Роупера.

– Будьте на месте, – посоветовал Берр.

Из Кентиш-таун ему позвонила Эстер Гудхью, чтобы сказать, что муж побудет несколько дней дома: зима – не лучшее для него время года. Потом на связь вышел сам Гудхью, он говорил тоном заложника, речь которого предварительно отрепетировали.

– Ты обеспечен средствами до конца года, Леонард. Их никто не может отнять. – Потом его голос пугающе изменился и он надтреснуто произнес: – Бедный мальчик… Что они с ним сделают? Я все время о нем думаю…

Берр тоже думал. Но и действовал.

Комната для встреч в Министерстве обороны, белая и неуютная, освещением и вылизанной чистотой напоминала тюрьму. Она представляла собой кирпичную коробку с затемненным окном и электрическим радиатором, который, работая, источал запах горелой пыли. Пугало полное отсутствие надписей на стенах. Ожидание здесь наводило на мысль о том, что написанное вашими предшественниками закрасили после того, как их самих казнили.

Берр намеренно опоздал. Когда он вошел, Пэлфрей бросил на него поверх дрожащей газеты почти презрительный взгляд и ухмыльнулся:

– Ну вот, – язвительно произнес Пэлфрей, – я пришел.

При этом он встал и сделал вид, что сворачивает газету.

Берр закрыл, а затем и запер за собой дверь, поставил портфель, повесил на крючок плащ и с силой ударил Пэлфрея по лицу. Он сделал это совершенно бесстрастно, почти неохотно. Так, вероятно, он ударил бы больного эпилепсией, чтобы предотвратить припадок, или собственного ребенка, желая прекратить его истерику.

Пэлфрей плюхнулся на ту же скамью, где раньше и сидел. Рукой он держался за пострадавшую щеку.

– Зверюга, – прошептал он.

В известном смысле он был прав, хотя дикое бешенство не заставило Берра потерять контроль над собой. Он испытывал к Пэлфрею черную ненависть. Ни самые близкие его друзья, ни жена никогда не подумали бы, что он на такое способен. Да он и сам бы не подумал.

Берр не сел, а всей своей массивной фигурой навис над юристом, так что их лица почти соприкоснулись. А для большей доходчивости своих слов он вцепился обеими руками в узел закапанного вином галстука Пэлфрея и не выпускал этот импровизированный аркан все время, пока говорил.

– Я был к тебе чересчур добр, Гарри Пэлфрей, до сегодняшнего дня. – Берра словно прорвало, и его речь только выиграла от того, что не готовилась заранее. – Я не устраивал тебе неприятностей, не жаловался, сквозь пальцы смотрел на то, как ты бегаешь от Гудхью к Даркеру, продаешь всех, интригуешь, как ты делал это всегда. Ты ведь по-прежнему обещаешь развестись каждой девчонке, с которой спишь? Уж будьте уверены! А потом торопишься домой выполнять супружеские обязанности? Вот именно! Греши и замаливай – вот твой лозунг. – Берр потуже затянул удавку на шее Пэлфрея, безбожно давя бедняге на кадык. – «Я это делаю во имя Англии, Милдред! – передразнивая Пэлфрея, прошипел Берр. – Такова цена честности, Милдред! О, если бы ты знала хоть десятую долю всего, то не смогла бы уснуть до конца жизни – кроме как со мной, конечно. Ты мне нужна, Милдред. Я нуждаюсь в твоем тепле и утешении. Милдред, я люблю тебя!.. Только не говори моей жене, она не поймет этого». – Последовал новый болезненный рывок галстука. – И ты продолжаешь в том же духе, Гарри? Бегаешь туда-сюда шесть раз на дню? Предаешь, продаешь, перепродаешь и снова перепродаешь, и так до тех пор, пока не обалдеешь окончательно. Конечно, да!