Джулия Корбин - Не доверяй мне секреты

– Изменять можно по-разному, Грейс. – Она вытирает ноги и смотрит на меня знакомым взглядом, тем самым, который некогда превращал меня в ее рабыню. – Он не дал мне той жизни, которую обещал.

Я озираюсь по сторонам. В прихожую Анжелин могла бы вместиться половина моего дома, а учитывая цены на жилье в Эдинбурге, эта недвижимость стоит раз в десять больше, чем моя.

– Потому что мало зарабатывал?

– Мне нравятся сильные мужчины, Грейс. Мужчины успешные, удачливые. А значит, и богатые. И я не делаю из этого никакого секрета.

– Да, но…

– Но? Но? – Мелодичный тон ее голоса меняется, становится резким. – Если человек постоянно стремится к новому, это что, преступление? Или, может, и жизненный успех – тоже преступление?

– Да я вовсе не хотела никого осуждать, – иду я на попятную, вдруг сообразив, зачем я здесь. – Просто вспомнила, какой Роджер был добрый.

– Память может нас подводить, ты так не считаешь? А кроме того, дети вообще многого не замечают.

Она идет впереди, а я за ней, мы оказываемся в квадратной гостиной со стеклянными двустворчатыми дверями, ведущими во двор с садом. Стены здесь выкрашены в ярко-желтый цвет, ковер на полу голубого оттенка. Над камином висит большая картина. Простыми, широкими мазками на ней изображен африканский пейзаж: заходящее солнце, силуэты крадущихся диких кошек на переднем плане, в отдалении еще какое-то удаляющееся животное.

– Итак, что тебя сюда привело?

– Неделю назад я встретилась с Орлой, мы с ней поговорили, а вчера вечером она явилась в поселок, чтобы встретиться со мной.

– Вот тебе на! А я-то думала, она больше ни с кем не общается. – Анжелин неодобрительно пощелкала языком. – На нее никогда нельзя было положиться. Совершенная эгоистка. Присядем, Грейс.

Я опускаюсь на диван, обтянутый кожей кремового цвета, такой мягкий, что он чуть не затягивает меня в свое чрево. Помогая себе рукой, сползаю на краешек.

– Ну вот, я приехала к вам, чтобы кое-что о ней расспросить.

Анжелин садится напротив на стул с высокой спинкой, выпрямляется:

– А зачем?

– Она может доставить мне много неприятностей.

– Каких?

Я медлю в нерешительности, гляжу на канделябр, потом снова перевожу взгляд на Анжелин:

– Это долгая и сложная история.

– Настолько сложная, что ты не можешь мне ее рассказать?

Пытаюсь улыбнуться:

– Она знает обо мне кое-что такое, что может разрушить мою жизнь. И собирается все рассказать одному человеку, которому это причинит страшную боль.

– Твоему мужу?

– Да.

Она наклоняет голову:

– Знает, что ты изменяла ему?

– Хуже. – Я на мгновение закрываю глаза. – Гораздо хуже.

Она хмурится. Перекидывает ногу на ногу.

– У тебя есть дети?

– Две девочки.

– Ради детей мать готова пойти на все. Ты можешь осуждать меня…

Я открываю рот, но она поднимает руку в останавливающем жесте:

– Ca ne fait rien. [4] Тут не о чем говорить (фр.) . Ради своего ребенка мать готова пойти хоть на край света, готова на любое унижение, на рабство, если понадобится. Я не уходила от Роджера из-за Орлы. Какие бы ошибки я ни совершала, а их было очень много, я старалась быть хорошей матерью, насколько это было в моих силах.

– Не сомневаюсь, Анжелин. – С этим спорить я не собираюсь. – Я просто подумала, может быть, вы поможете мне понять Орлу. Понять нынешнее ее поведение. Зачем она вернулась в Шотландию? Зачем она хочет разворошить прошлое? В самом ли деле хочет уйти в монастырь?

Анжелин раздраженно мотает головой:

– В голове у нее одна чепуха. Собирается очиститься от прошлого… У нее это пройдет. – Она разглаживает юбку ладонью, отряхивает от каких-то невидимых пылинок. – Да, пройдет, рано или поздно.

– Рано или поздно… То есть неизвестно когда. – Голос мой дрожит, я судорожно сглатываю, подаюсь вперед. – В воскресенье она снова явится к нам, она угрожает, что все расскажет моему мужу. Я не могу описать, насколько пагубно это будет для моей семьи. Есть ли хоть какая-нибудь возможность, чтобы вы отговорили ее?

– Нет.

– Нет?

– Нет.

Она откидывается на спинку.

– Анжелин, – я пытаюсь унять дрожь в руках, положив их на колени, – я бы ни за что не приехала сюда, но я в полном отчаянии. Я молю вас помочь мне, молю как женщину и как мать.

Она какое-то время обдумывает мои слова, смотрит на меня сквозь ресницы, такие длинные и гладкие, с загнутыми вверх кончиками. Скорей всего, накладные.

– Не выпить ли нам кофе?

– Пожалуйста.

У меня такое чувство, будто рассмотрение моего дела на время отложено, и, когда она встает и выходит из комнаты, я покорно плетусь следом, обходя какие-то столики и прочие интерьерные штучки. Возле стеклянных дверей стоит огромный рояль, словно упоенный своим величием. Крышка его украшена фотографиями в рамках. Еще довольно молодой Мюррей с тремя девочками: улыбающаяся кроха, едва начавшая ходить, с детской лейкой в руке, девочка-подросток с металлической скобкой на зубах, в неуклюжей позе, еще одна девочка, которая пытается пройтись колесом. Три свадебных фото – те же девочки, но уже взрослые: красивые платья, обнаженные плечи, диадемы, смеющиеся подружки невесты, букеты, новоиспеченные мужья в шотландских юбках. Потом фото свадьбы Мюррея и Анжелин: вокруг них какие-то люди, ярко светит солнце, рядом экипаж, запряженный лошадью, ослепительные улыбки. Я внимательно разглядываю лица друзей и родственников, но Орлы среди них нет.

Возвращается Анжелин с подносом:

– Медовый месяц мы провели на островах Теркс и Кайкос. Ты там не бывала?

– На ваших свадебных фотографиях я не вижу Орлы, – говорю я, пропуская вопрос мимо ушей, и сажусь на этот раз рядом с Анжелин на стул с жестким сиденьем.

– Да. – Она берет кофейник, разливает кофе по чашечкам, сделанными из костяного фарфора, с широкой каймой по краю. – Орла не смогла присутствовать.

– Правда?

– Жизнь всегда выстраивается в цепочку вариантов, когда приходится делать выбор. Порой ты идешь направо, порой налево. Но всегда надо двигаться вперед. Обязательно. У Орлы не было такой способности. – Анжелин приподнимает кувшинчик, подносит к моей чашке. – Сливки?

– Спасибо.

– Подняла страшный шум, когда мы уезжали из Шотландии. Она писала тебе, ты знаешь это?

Киваю.

– Но ты ни разу ей не ответила.

Я молчу. Отказываюсь признать себя виноватой и в этом. В конце концов, не Орла убила Розу, ее убила я. Именно мне пришлось жить с теми же людьми, ходить по тем же улицам, днем и ночью ощущать присутствие Розы рядом и нести в себе это чувство доныне, хранить в душе эту тайну, опасную, как рак.

– У нее есть какие-то доказательства?

Отзываюсь как можно более небрежным тоном:

– Доказательства чего?