Стивен Кинг - Возрождение

Вперед выехала женщина в инвалидной коляске. Джейкобс спросил, как ее зовут, и поднес микрофон к ее губам. Дрожащим голосом она назвалась: Ровена Минтур, школьная учительница, приехавшая аж из Де-Мойна. У нее такой сильный артрит, что она не может ходить.

Я записал ее имя в блокноте под Мэйбл Йоргенс, излеченной от травмы позвоночника месяц назад в Альбукерке.

Джейкобс сунул микрофон в наружный карман своего клифта и обхватил ее голову руками, прижав кольца к вискам, а голову — к своей груди. Он закрыл глаза. Его губы беззвучно шевелились, произнося молитву… или стишки «Бегом вокруг шелковицы» — кто его знает. Внезапно женщина дернулась. Она раскинула руки в стороны и захлопала ими, как крыльями. В ее широко раскрытых, направленных на Джейкобса глазах застыло то ли изумление, то ли шок от удара электричества.

Потом она встала.

Толпа завопила «аллилуйя!». Ровена обнимала Джейкобса и покрывала его щеки поцелуями. Несколько мужчин подбросили шляпы в воздух — мне случалось видеть это в кино, но не в жизни. Джейкобс схватил ее за плечи и повернул к зрителям — возбужденным до предела, не исключая меня. Он полез в карман за микрофоном привычным жестом ярмарочного зазывалы.

— Иди к своему мужу, Ровена! — прогремел он в микрофон. — Иди к нему и благословляй Иисуса с каждым шагом. Благословляй Господа с каждым шагом! Благословляй Его святое имя!

Она заковыляла к мужу, растопырив руки, чтобы удержать равновесие, и рыдая. Капельдинер в зеленом жилете катил за ней ее кресло на случай, если у нее подкосятся ноги. Но они не подкосились.

Все это продолжалось около часа. Музыка не прекращалась все это время, как и рейды капельдинеров с огромными корзинами. Джейсон исцелил не всех, но могу вам сказать, что его сборщики взносов выгребли все дочиста вплоть до кредитных карт этих лохов — несомненно, с превышенным кредитом. Многие из Колясочной бригады не смогли встать после наложения священных колец, но с полдесятка — встали. Я записал все имена, а затем вычеркнул тех, кто после целительного прикосновения Джейкобса остался все той же развалиной.

Женщина с катарактой заявила, что прозрела. В ярком свете казалось, что молочная пленка и в самом деле исчезла с ее глаз. Чья-то скрюченная рука распрямилась. Вопящий младенец с пороком сердца прекратил вопить, словно его выключили. Мужчина, вышедший на сцену на костылях, с опущенной головой, сорвал с шеи ортез и отбросил костыли. Женщина с хронической обструкцией легких сорвала с себя кислородную маску. Она объявила, что может свободно дышать, и груз, давивший ей на грудь, исчез.

Многие случаи исцеления трудно было проверить, и весьма вероятно, что некоторые из них были подсадками. Например, мужчина с язвой, который утверждал, что у него впервые за три года прошла боль в животе. Или женщина с диабетом, — одна нога ампутирована ниже колена, — которая сказала, что снова чувствует свои ладони и пальцы на оставшейся ноге. Пара человек, страдавших от хронических мигреней, заявили, что боль у них прошла, хвала Господу, совсем прошла.

Я все равно записал их имена и города и штаты, из которых они приехали, — если они их называли. Бри Донлин хорошо работала, она заинтересовалась проектом, и я хотел дать ей как можно больше материала.

В тот вечер Джейкобс извлек только одну опухоль, и я даже не стал записывать имя страждущего, потому что увидел, как одна рука Джейкобса нырнула в недра клифта перед тем, как он приложил кольца к пациенту. То, что он затем предъявил ахающей, восторженной толпе, было подозрительно похоже на кусок телячьей печенки из супермаркета. Он передал ее одному из зеленых жилетов, и тот кинул ее в банку и торопливо скрылся из виду.

Наконец Джейкобс заявил, что на сегодня его целительная сила истощилась. Не знаю, как насчет исцеления, но он в самом деле явно устал. Вымотался до смерти. Лицо его оставалось сухим, но рубашка прилипла к груди. Когда он отступил назад от неохотно расходившейся толпы верующих, которые не успели исцелиться (многие наверняка поедут за ним на следующее выступление), то споткнулся. Эл Стампер вовремя подхватил его, и на сей раз Джейкобс не отказался от помощи.

— Помолимся, — сказал Джейкобс. Он задыхался, и у меня появились опасения, что он сейчас свалится в обморок или его хватит инфаркт прямо на сцене. — Вознесем хвалу к Господу, как мы возносим к Нему мольбы. А затем, братья и сестры, Эл и Девина с «Госпел-Пташками» проводят нас песней.

На этот раз он даже не пытался встать на колени, но его паства их преклонила, включая нескольких из тех, кто вряд ли надеялся еще раз сделать это в земной жизни. Послышался шорох одежды, который почти заглушил звуки рвотных спазмов рядом со мной. Я обернулся как раз вовремя и успел увидеть, как клетчатая рубашка Хью исчезает за дверями шатра.

Я нашел его под фонаремв пятнадцати футах от шатра. Он стоял, согнувшись пополам и упираясь руками в колени. Похолодало, и лужа у его ног слегка дымилась. Хью содрогнулся в рвотном спазме, и она увеличилась. Когда я коснулся его руки, он дернулся и зашатался, чуть не упав в собственную блевотину. Обратный путь мог бы оказаться весьма ароматным.

Хью бросил на меня панический взгляд животного, оказавшегося в ловушке лесного пожара. Потом расслабился и выпрямился, вытащил из кармана старомодную фермерскую бандану и вытер ей рот. Руки у него тряслись, лицо заливала мертвенная бледность. Отчасти в этом был виноват безжалостный свет фонаря — но только отчасти.

— Прости, Джейми. Ты меня напугал.

— Я заметил.

— Это все от жары, наверно. Может, поедем уже? Пока народ не ломанул.

Он двинулся к «Линкольну». Я коснулся его локтя. Он уклонился. Нет, не совсем так. Он шарахнулся.

— Что случилось? На самом деле?

Он ответил не сразу — продолжал идти к дальнему концу парковки, где ждала его детройтская махина. Я шел рядом. Подойдя к машине, он положил руку на покрытый росой капот, словно ища поддержки.

— Призматика. Давненько мы с ней не виделись. Я почувствовал ее приближение, когда он исцелял последнего — парня, которого парализовало ниже пояса после аварии. Когда тот встал с кресла, все обрело резкость. Стало четким. Понимаешь?

Я не понимал, но все равно кивнул. Позади нас паства радостно хлопала и распевала во все горло «Как же я люблю Иисуса!».

— Потом… когда Преп начал молиться… цвета. — Хью взглянул на меня. Губы его дрожали, и он словно бы постарел на двадцать лет. — Они были такие яркие, что все распалось на части.

Он ухватился за мою рубашку с такой силой, что оторвал две пуговицы. Это была хватка утопающего. В его расширенных глазах стоял ужас.

— Потом…. потом все части снова собрались в одно целое, но цвета не исчезли. Они танцевали и извивались, как северное сияние зимней ночью. А люди… это были уже не люди.