Алексей Шолохов - В ночь на Хэллоуин (сборник)

– Давай! Ты приедешь ко мне в гости? Сегодня вечером я уезжаю ко второй бабушке. Я буду там жить все лето. Приезжай ко мне. А сегодня у нас будет вкусный ужин. Мои бабушки лучше всех готовят.

У мальчика перехватило дыхание. О таком предложении можно было только мечтать!

– Конечно! Обязательно приеду, – горячо пообещал он.

– Дима, почему ты так испугался сегодня? – вдруг спросила Ира. – Паша глупую сказку рассказал. А тебе было страшно. Я видела.

Диме показалось, как где-то глубоко внутри в его теле разрастается вязкий снежный ком, царапая его внутренности колючими краями.

Пока он соображал, что ответить Ире, внезапно заиграла музыка, и дети встрепенулись, прекратив гомон. Дима почувствовал, как к его ладони прикоснулись прохладные пальцы Иры, и… забыл о неприятном вопросе.

– Дети, идем-идем, – заторопилась Елена Борисовна. – Возьмитесь за руки, как в хороводе!

– Тили-тили-тесто! – услышал Дима позади знакомый ехидный голос, и сердце его тревожно сжалось. – Тесто засохло, неве…

– Кашин, закрой рот! – прикрикнула воспитательница, и Павлик нехотя умолк.

Держась за руки, выпускники цепочкой потянулись к актовому залу.

Праздник начался.

Дима рассеянно слушал вступительное слово Елены Борисовны и, щурясь от вспышек щелкающих фотоаппаратов, которыми вооружились родители, пытался выискать среди взрослых дядь и теть своего папу. Его не было.

«А может, он вообще не придет», – вспомнил мальчик слова сестры, и ему снова стало грустно. Вон, у всех пришли родители! А у этого дурацкого толстяка Павлика вообще, и мама и папа, оба явились!

Дима чуть ли не с ненавистью посмотрел на отца своего врага, полного мужчину лет сорока пяти с коротким «ежиком» на голове. Рубашка на его громадном животе была натянута так туго, что, казалось, одно неверное движение – и она лопнет, а пуговицы пулями разлетятся по актовому залу, как рассыпавшийся горох.

Глядя на обвислые щеки отца Павлика, Дима неожиданно подумал про хомяка Васю, который жил у него на кухне в аквариуме пару лет назад. От него постоянно воняло, и он вечно просился наверх, и, хотя Вера запрещала ему вытаскивать Васю наружу, Диме было жалко грызуна, и он частенько нарушал этот запрет. Так вот, перед тем, как проситься «гулять», Вася набивал свои щеки под завязку едой. После того, как Дима отпускал хомяка побегать, тот, виляя задом, семенил куда-нибудь за шкаф, где в укромном уголочке вываливал все свои запасы. Там он, кстати, в один прекрасный день и сдох, среди кучек засохших фекалий, семечек и орешков.

«Ты хомяк. Ты и твой папа. Вонючие хомяки», – с нарастающим гневом думал Дима, переводя взгляд с Паши на его отца. Наверное, когда Паша вырастет, он станет таким же жирным, как его папа. И у него будут такие же толстые щеки, будто он туда наложил про запас не орешки, как это делал его хомяк Вася, а сосиски с котлетами.

Кашин-старший самодовольно улыбался, с гордостью показывая сыночку большой палец. Другой рукой он держал большой планшет, снимая праздник на видео. А вот у них в семье нет такого планшета. У них даже компьютера нет. И если папа все-таки придет, то единственное, что он сможет, так это снимать на свой сотовый телефон, который все время барахлит и отключается, так как папа постоянно на него что-то проливает или роняет на пол.

Заметив, что Дима смотрит на него, Павлик показал ему язык и засмеялся.

Дима вздохнул.

Его взор случайно переместился на картонную саблю, болтавшуюся на его бедре. Жаль, что она не железная, как, например, у д'Артаньяна (Вера как-то рассказывала ему про этого храброго мушкетера). Тогда бы он подкараулил где-нибудь этого Павлика и проткнул бы шпагой его толстое пузо. Нет, за это могут забрать в тюрьму. Лучше врезать ему стулом по башке, чтобы у него искры из глаз полетели (по правде говоря, Дима не был свидетелем подобного явления, но слышал об этом неоднократно).

Впрочем, нет, это все только мечты. Папа и мама Паши не дадут ему этого сделать. Вдобавок Павлик со своим папой еще отлупят самого Диму, и даже его папа (будь он здесь) вряд ли смог бы помочь ему. У их семей слишком разные весовые категории, в свои семь лет Дима уже прекрасно понимал это. Как ни горько это осознавать.

(…ты трус. И слабак. Как и твой папа…)

Дима до боли сжал челюсти, стараясь переключить мысли на что-нибудь другое.

Ира.

Лето. Тепло. Вот о чем он будет думать.

Ира ведь звала его в гости!

Он снова посмотрел на гостей и вдруг увидел, как между рядами, спотыкаясь, осторожно пробирается бабушка Иры. Родители с равнодушным спокойствием игнорировали ее бормочущие извинения, когда она случайно наступала кому-то на ногу, очевидно, воспринимая бедно одетую старуху как вынужденную необходимость.

Пожилая женщина трясущейся рукой надела очки и внимательно уставилась в зал.

Диме стало жалко ее.

Она была похожа на старое деревце, у которого перерубили все корни. Высушенная, сморщенная, поблекшая и бесцветная, как старая сонная моль, на фоне нарядных гостей она смотрелась так же органично, как в элитном салоне штор выглядели бы ободранные, заляпанные жиром кухонные занавески.

К этому времени Елена Борисовна указала им на стулья, расставленные по периметру зала, и они расселись. Тетя Женя стала играть на пианино, и на середину по очереди стали выходить дети, читая стихи про сад и первый класс. Дима быстро прогнал в памяти свое четверостишие. Вроде ничего не забыл. Самое главное – не испугаться.

«Нет, – поправил он сам себя. – Самое главное – не заикаться».

Он вспомнил, что раньше заикался очень часто, когда ему было около двух-трех лет. Потом все прошло, но смутные воспоминания о заикании почему-то прочно увязывались со сказкой «Гуси-Лебеди». Наверное, именно поэтому сегодня он снова начал заикаться, как только Павлик рассказал свою глупую историю про Бабу-ягу.

Дима нервно вытер об колени вспотевшие ладони.

Он не должен заикаться. И он не будет заикаться. Он расскажет стихотворение лучше всех, и все ему будут хлопать. Может быть, даже папа придет, когда будет его очередь выступать…

– Ой, кто это тут у нас? – воскликнула Елена Борисовна.

Дети с любопытством закрутили головами. Дима вытянул шею, чтобы рассмотреть, о ком идет речь, и тут же сел на место.

(ты же знал… воспитательницы говорили, как будет проходить праздник и кто будет в нем участвовать)

Да, он знал. И все остальные знали.

Но все равно, когда в актовый зал проковыляла Баба-яга, Диме вдруг как никогда захотелось закрыть глаза и не открывать их до тех пор, пока она не исчезнет.