Алексей Шолохов - В ночь на Хэллоуин (сборник)

– Дима! – вполголоса позвала его Елена Борисовна, и он, спохватившись (ведь сейчас его очередь читать стихотворение!), понесся к ребятам и встал с самого краю.

Его лицо радостно вспыхнуло, когда он наконец разглядел среди взрослых отца. Поскольку свободные места были заняты другими родителями, папа встал у выхода, слегка покачиваясь. Радостное выражение Димы померкло. В мятой рубашке и запятнанных брюках, с многодневной щетиной и двойными мешками под глазами он выглядел ужасно некрасиво. Словно какой-то голодранец-попрошайка.

(твой отец слабак…)

Дима сглотнул слюну, ощутив, как пересохло во рту.

Отец подмигнул ему, но он лишь плотнее сжал губы.

Внезапная тишина повисла в воздухе, и Дима не сразу понял, что подошла его очередь читать стихи.

– Дима? – зашептала где-то сзади Елена Борисовна.

– Э… гм…

В какое-то мгновенье его охватила жуткая паника.

«Я забыл стихотворение!»

Отец снова качнулся и сделал подбадривающий жест рукой, словно дирижер, старающийся вытянуть нужные ноты из оркестра.

– Праздник грустный и веселый… – шепотом заговорила Елена Борисовна, напоминая Диме текст.

Снаружи подул сильный ветер, и первые крупные капли дождя застучали по окнам, оставляя на стеклах кривые дорожки.

Дима зажмурил глаза и когда открыл их, лицо его было спокойным.

Вздохнув поглубже, он начал:

Дима вдруг запнулся. Слова застряли в глотке, когда он увидел, как мимо отца, словно тень, бесшумно кралась Баба-яга. Она перехватила взгляд мальчика и многозначительно хихикнула.

С улицы донеслись утробные раскаты грома.

Дима разлепил губы:

Он снова начал заикаться и ненавидел себя за это. Заключительные слова, которые уже были готовы вылететь наружу, неожиданно застряли где-то посреди горла, они словно передумали присоединяться к своим ранее произнесенным товарищам, ставя под угрозу успешное завершение стихотворения.

В тишине раздался смех Павлика. Но радости в голосе мальчика было столько же, сколько яблок на березе.

– Не забудем мы матрас! – прокудахтал он.

– Павел! – Елена Борисовна предостерегающе поднесла к губам указательный палец.

Дима побледнел.

За окном сверкнула молния, где-то далеко-далеко снова пророкотал гром, и одно окно распахнулось настежь. Ворвавшийся ветер закрутил занавески, словно танцуя с ними какой-то безумно-гротескный вальс.

– Не за… забудем мы о… о… – Дима все силился закончить фразу, но Паша его вновь перебил:

– Я за тебя все сказал! Мы не забудем матрас! Обкаканный матрас!

– Кашин! – рявкнула Елена Борисовна, теряя терпение. У нее так и чесались руки влепить пощечину этому неисправимому ублюдку.

Ветер ударил с удвоенной силой и распахнул второе окно, створка которого смахнула на пол горшок с кактусом.

Кто-то бросился закрывать окна, путаясь в занавесках, кто-то побежал за веником, тетя Женя выскочила из-за пианино и начала собирать осколки с пола. На Диму уже никто не смотрел.

– Не забудем… не забудем мы… мы… о вас, – с несчастным видом продолжал шептать мальчик. Он увидел, как изменилось лицо отца, и, развернувшись, медленно побрел на свое место.

Он плохо помнил, как Елена Борисовна принесла подарочные пакеты, как их начали по очереди выдавать детям, как его о чем-то спрашивала Ира, настойчиво всовывая в руки подарок в хрустящей упаковке.

За окном стремительно темнело, и в актовом зале включили свет.

Некоторые родители начали фотографироваться с Еленой Борисовной, кто-то ушел курить. Фактически праздник подошел к концу.

– Ну, привет, – услышал Дима голос отца. Он поднял голову.

– Привет, – отозвался он без каких-либо эмоций. От отца шел стойкий запах перегара.

– Не обращай внимания на этого полудурка, парень, – сказал папа, очевидно, имея в виду Павлика.

Мальчик послушно кивнул. Говорить и комментировать ничего не хотелось. Все, чего он сейчас желал, – поскорее очутиться дома и забыть об этом позоре. Впрочем, он лгал самому себе. Еще Дима жаждал проучить Павлика. Этого проклятого жирного дурака. Как никогда в жизни.

Жаль, что он не волшебник. Он бы заколдовал кирпич, чтобы тот упал на голову противному толстяку. Хотя нет, кирпича будет мало. Пожалуй, подъемный кран будет в самый раз. Или чтобы в него врезался грузовик. Чтобы уж раз и навсегда.

Дима не сразу увидел Бабу-ягу. Она незаметно подкралась к группе ребят, которые разбирали подарки, остановившись в паре метрах от Павлика. Пыхтя от напряжения, он торопливо распаковывал свой подарок. Когда обертка была сорвана, (оказавшись, естественно, на полу), его маслянистые глаза, поблескивающие в предвкушении сюрприза, внезапно потухли. Уголки пухлого рта опустились вниз.

– А где трансформер? – капризно заголосил он, вытряхивая на пол тетрадки, пенал, линейку, фломастеры и цветные карандаши. – Я это не хочу! Мне папа обещал трансформера!

Павлик с вызовом посмотрел в сторону взрослых, кучкующихся у двери, но его родителей там не было – отец курил, а мама о чем-то раздраженно спорила с заведующей в коридоре.

– Где мой робот? – спросил он у Елены Борисовны, наподдав ногой по пеналу. Он покатился по полу, переворачиваясь, как миниатюрный автомобиль во время аварии.

– Павел, прекрати, – едва сдерживаясь, приказала воспитательница. – Как тебе не стыдно?!

Паша фыркнул и надулся. На его плечи легли руки в темных перчатках, и он присел от неожиданности.

– Наверное, таким, как он, не бывает стыдно, – скрипучим голосом произнесла Баба-яга и повернула остолбеневшего паренька к себе лицом. – Наверное, я все-таки заберу тебя с собой.

– Пусти меня. Бабка старая, – засопел Павлик, пытаясь освободиться, но Баба-яга держала мальчишку крепко. Дети умолкли, с интересом глядя на разворачивающуюся сцену. Елена Борисовна улыбнулась краем рта, хотя глазами детей, вероятно, это смотрелось немного страшновато. За окном сплошной стеной льет дождь, сверкает молния, и такая натуралистичная Баба-яга пытается утащить непослушного мальчика в свою лесную избушку…

«Ну, Мария! Станиславский отдыхает!» – пораженно думала воспитательница.

– Я заберу тебя. Поживешь в моей избушке, – бормотала тем временем Баба-яга. – Идем, там на улице моя ступа с метлой.

Аня всхлипнула и побежала к маме. Желтые банты двумя одуванчиками хлопали по ее хрупкой спине.

Баба-яга сделала еще шажок к двери, понемногу подтаскивая за собой Павлика. Тот заныл и брякнулся на колени, выкручиваясь и извиваясь.