Юн Линдквист - Звездочка

Они встали еще плотнее, четырнадцать девочек, все вместе. Раздался хрип, а потом тело Макса Хансена замерло. Кровь свернулась, и теперь темная точка на виске притягивала к себе девочек все ближе и ближе, пока тоненькая струйка дыма поднималась в воздух наподобие паутины.

Они глубоко вдыхали, всасывая в себя то, чем раньше был Макс Хансен, позволяя субстанции занять место в их собственном кровообращении. Но дыма было мало, слишком мало. Некоторые девочки тянулись к дырочке в виске губами, пытаясь высосать то, чего там больше не было. Они чуть ли не поцеловали Макса в попытке заполучить последние драгоценные частички дыма.

Наконец девочки выпрямились. Свет в гараже слепил, наполненный железом запах крови резал ноздри, а звук подошв, прилипающих и с хлопком отрывающихся от пола, оглушал. Девочки прерывисто дышали и занимали место в своих настежь открытых телах.

— Мы здесь, — заключила Терез. — Теперь мы здесь.

Ночь многие провели в слезах. Восприятие обострилось необыкновенным образом, и сейчас они были одним обнаженным нервом. Девочки утешали друг друга, засыпая в обнимку или просто лежа рядом и тихонько гладя друг друга по лицу.

Однако, несмотря на слезы, в воздухе витала радость. Это была радость иного рода. Настолько сильная и пронизывающая, что она походила на скорбь. Она обжигала, и все понимали: это не сможет длиться вечно. Сплотившись, они могли продлить ее, но рано или поздно она утратит свою яркость и покинет их. Вот откуда скорбь.

Этой ночью им тоже не удалось выспаться. Еще до рассвета девочки отправились в гараж, чтобы под покровом темноты прибраться. Завернутое в черный полиэтилен тело Макса Хансена отнесли к могиле и сбросили в яму вместе с одеждой. Затем засыпали камнями и песком, аккуратно уложили на место клочки торфа с травой и все притоптали. Недели через две все зарастет и границ бывшей ямы не будет видно. В гараже все вымыли, почистили все инструменты и отдраили верстаки.

Убравшись, девочки собрались на мостках, чтобы встретить рассвет. У Линн до сих пор глаза были на мокром месте, но не по той причине, какую предположили остальные. Первые лучи успели немного согреть их, когда Линн, скрестив руки на груди, повернулась к Терезе и сказала:

— В следующий раз я сама хочу сверлить.

Подобного Тереза не ожидала. Посмотрев на насупившуюся Линн, девочка рассмеялась, и вскоре ее смех подхватили другие.

— А что? — злобно оправдывалась Линн. — Мне почти ничего не досталось!

Смех быстро стих, и девочки молча обменялись взглядами. Теперь они все чаще понимали друг друга без слов. Оказалось, многие согласны с Линн.

Следующий раз. Значит, будет следующий раз.

В двенадцать девочки начали транспортировку к автобусной остановке. Терез провела с Анной Л. долгую беседу, и та сказала, что хочет остаться частью группы, но ей понадобится помощь остальных. Разумеется, они были готовы ей помочь, ведь именно поэтому они — сплоченная стая, а не просто четырнадцать девчонок. Девочки стояли вокруг Анны Л., делясь с ней силой. Ронья предложила отогнать ее машину к ней домой, чтобы Анна Л. могла поехать на автобусе с остальными и побыть с ними подольше.

Оказалось, идея — отличная. Сев в автобус, где они заняли все последние ряды, Анна Л. оказалась в самой обычной обстановке, но теперь она больше не чувствовала себя беззащитной или напуганной. Она была среди своих — умерших, а потом восставших из могилы. Они ее сородичи, готовые обнажить клыки и встать на ее защиту. Наконец ей удалось переварить опыт этой ночи и почувствовать радость, которую разделили другие девочки.

— Вы — мои, верно? А я — ваша. Мы теперь одна команда, по-настоящему. Мы способны на все и никогда не подведем друг друга, правильно?

Вопрос был скорее риторическим. Анна Л. глубоко вздохнула и развела руки в стороны, будто лишь сейчас выбралась из могилы.

Девочки расстались, договорившись встретиться в следующее воскресенье на привычном месте. Тереза поехала вместе с Терез в Сведмюру. Впервые за последние сутки они оказались наедине, но почти всю дорогу молчали. Обсуждать происшедшее или реакцию других девочек не хотелось. Ведь они больше не были «другими». И разговаривать о них так, будто их нет рядом, не выходило.

Лишь когда они прощались у подъезда, Терез произнесла:

— Было хорошо.

— Да, — согласилась Тереза. — Очень хорошо.

Пока Тереза ехала в метро, а потом и в вагоне поезда, у нее в голове крутилось лишь одно слово. Оно плескалось в ее черепе, словно рыбина, которой тесно.

«Урд. Урд. Урд».

Голоса под землей. С одной стороны, Тереза осознавала, что все это — галлюцинация, родившаяся вследствие кислородного голодания. Но с другой стороны, так все и было: Урд пришла к ней, легла рядом, а затем натянула на себя ее кожу, как плотно облегающее платье. Отныне Урд — не просто имя. Теперь это она сама.

Тереза проснулась в понедельник в шесть утра и почувствовала себя как теленок, которого выпустили на луг. После долгой зимы двери хлева наконец распахнулись, и впереди ее ждало лето, зелень и цветы. Лучше всего ее состояние описывало слово «резвость». Стоя у окна и глядя в сад, Тереза чувствовала себя резвой. Пружинящее ощущение было не только в ногах, но и во всем теле.

Час спустя проснулись все остальные, а Тереза притворилась изможденной. Она долго терла глаза, чтобы они покраснели. Когда Мария вошла к ней в спальню, Тереза объяснила матери, что у нее совсем нет сил и вставать она не будет. Мария со вздохом пожала плечами и оставила дочку в покое.

Как в том стихотворении Боба Ханссона, которое она прочла год назад: мужчина звонит на работу и говорит, что сегодня не придет. Почему? Он болен? Нет, наоборот, он слишком здоров. Завтра, если почувствует себя хуже, возможно, явится на работу.

Тереза лежала, легонько подпрыгивая на кровати, с нетерпением ожидая, пока все домашние не разойдутся по своим делам и она останется дома одна. Наконец дом опустел, и она поднялась с кровати. Первым делом Тереза спустилась в кухню и налила себе стакан воды.

Сначала она долго разглядывала прозрачную жидкость, радуясь бликам, играющим на поверхности воды, и радужным зайчикам, заплясавшим на скатерти, когда она наклонила стакан, преломив свет. Затем Тереза поднесла стакан к губам.

Когда прохладная жидкость мягко полилась ей на язык, лаская горло, Тереза содрогнулась от удовольствия. А еще говорят, что у воды нет вкуса! Девочка ощущала то сладковатый, то солоноватый вкус железа, травы и почвы — вкус глубины и вечности. Глотать эту чудесную прохладу — настоящий подарок, а стакан таит в себе еще так много глотков!

Ей понадобилось минут пять, чтобы выпить весь стакан. Выйдя на улицу, Тереза была вынуждена присесть на крыльцо, потому что ее переполняла радость от остроты и яркости обрушившихся на нее ощущений. Она прикрыла глаза, зажала уши ладонями и сосредоточилась лишь на запахах. Запахах раннего лета.