Юн Линдквист - Звездочка

Лайла постучала по дверному наличнику костылем, который теперь был необходим ей, чтобы спускаться в подвал. Малышка тут же бросила поиски и вернулась к себе в комнату, заняв прежнее положение на диване.

— Малышка, тебе что-то нужно, да? — присев рядом с девочкой, спросила Лайла.

Девочка промолчала.

Как-то поздно вечером, примерно неделю спустя, Лайла спустилась в подвал, чтобы достать варежки из шкафа с зимней одеждой. Остановившись в дверях детской, она смотрела на спящую девочку — волосы разложены на подушке, руки вытянуты вдоль тела. «Будто неземной красоты усопшая», — с содроганием подумала Лайла.

И тут ее взгляд упал на пишущую машинку. Зажатый в ней чистый лист тускло мерцал в свете лампы. Нет, лист не пустой, на нем что-то напечатано. Убедившись, что девочка действительно спит, Лайла осторожно прокралась к машинке и выдернула лист из-под каретки.

Казалось, девочка вернулась на шаг в своем развитии, почти утратив недавно приобретенные навыки. На листке была напечатана всего одна строчка — набор слов без знаков препинания. Лайла впервые видела текст, написанный Малышкой из головы, а не скопированный откуда-нибудь: «Где любовь как любовь цвет прячется она где на ощупь какая».

Лайла несколько раз перечитала эту строчку, а потом взглянула в сторону дивана. Малышка лежала с широко открытыми глазами, поблескивающими в темноте, и смотрела на Лайлу.

— Любовь? — спросила Лайла, присев на краешек дивана. — Ты любовь ищешь?

Малышка закрыла глаза и ничего не ответила.

Стояла середина октября. Как-то утром, пока Леннарт возился с машиной в гараже — менял летнюю резину на зимнюю, — Лайла сидела в гостиной, ощущая беспокойство и тяжесть на сердце. Она поставила пластинку с веселой песней Лилл-Бабс «Крутая девчонка в шикарной упаковке», но взбодриться не удалось.

В животе у Лайлы гнездился страх, похожий на дурное предчувствие. Она прошлась по комнате, опершись на костыль, но странное ощущение не покидало ее. Ей казалось, произошло что-то ужасное, о чем она должна была догадаться. «Малышка не в порядке!» — вдруг заключила она. Ковыляя к лестнице в подвал, Лайла с каждым шагом все больше верила в свои опасения, что несчастное дитя окончательно отрешилось от мира, перейдя в мир иной.

Лайла ускорила шаги. Может, еще не поздно ее спасти?

На пятой по счету ступеньке Лайла неаккуратно поставила костыль, и он соскользнул вниз, как только она перенесла на него вес тела. Лайла со всего размаху рухнула на пол подвала. Ударившись головой о ступеньку, она скорее услышала, чем почувствовала, как в шее что-то хрустнуло.

Шаги. Легкая крадущаяся поступь. Спина пылает от нестерпимой боли, головой не пошевелить, руки не двигаются. Лайла открыла глаза и увидела склонившуюся над ней девочку.

— Малышка, — просипела Лайла, — милая, помоги. Кажется, я… сломалась.

Девочка посмотрела Лайле в глаза необычайно долгим, изучающим взглядом. Она наклонилась еще ближе, будто стараясь заглянуть поглубже. Словно искала что-то внутри зрачков Лайлы. Глаза Малышки показались Лайле двумя бездонными синими колодцами. На мгновение боль отступила.

В затуманенном сознании Лайлы родилась мысль: «Она может исцелять. Она может снова сделать меня целой. Она — ангел».

— Помоги мне! — дрожащими губами взмолилась Лайла.

— Ничего не видно. Не видно, — проговорила девочка, резко выпрямившись.

Вдруг краешком глаза Лайла заметила в руках у девочки какой-то предмет. Молоток. Она попыталась закричать, но из груди вырвался лишь слабый стон.

— Не надо, — шептала Лайла. — Что ты делаешь? Зачем…

— Тихо! — приказала Малышка. — Открыть! Смотреть.

И с этими словами она ударила Лайлу молотком по виску. Затем еще один удар, и еще, и еще… Лайла больше ничего не чувствовала. И не видела. Она ослепла. Но ее слух, будто витавший в спертом воздухе подвала, продолжал улавливать звуки: недовольное кряхтение, удаляющиеся шаги.

Лайла перестала понимать, где верх, где низ. Она будто плыла в невесомости, и только слух удерживал ее на поверхности тонкой нитью, готовой вот-вот оборваться.

Она услышала, что девочка кладет что-то на пол. Слух предположил, это — гвозди. Пять штук. Что-то острое царапнуло кожу. Кто-то вдохнул поглубже, и последнее, что успел уловить слух, — звон металла и громкий треск черепной коробки, расколотой острием гвоздя.

Оставшиеся гвозди забивались уже в полной тишине. Через час Леннарт вернулся из гаража и спустился в подвал. Он даже вскрикнуть не успел.

В определенном смысле Джерри повезло. Сам того не подозревая, он создал себе железное алиби. Иначе его бы точно сделали главным подозреваемым в обширном расследовании, которое устроила полиция.

В тот день ему просто надоело сидеть дома и он отправился в боулинг. Из знакомых вокруг никого не оказалось, поэтому Джерри провел пару часов за столиком, заказав себе кофе и бутербродов, листая газеты и посматривая на игроков, неумело пытающихся выбить страйк. Из боулинга Джерри отправился в супермаркет, где полчаса провел в отделе с дисками, купив себе несколько новых фильмов. Потом он зашел в дешевый продуктовый, где по старой привычке набрал полную корзину лапши быстрого приготовления и консервированных равиоли. По дороге домой Джерри вдруг пришло в голову зайти в магазин с товарами для дома, где он побродил между полками и в итоге приобрел новую подушку.

Намеренно спланировать все настолько идеально ему бы ни за что не удалось. Все перемещения Джерри в тот день с легкостью подтверждались персоналом боулинга, продавцами и кассирами, а также чеками. Единственным основанием для подозрений полиции как раз и стал тот факт, что уж слишком гладко все выходило, особенно для такого отшельника. Но за это ведь не сажают.

Вернувшись домой и выпив банку пива, Джерри позвонил родителям. Полиция потом проверила этот звонок, который продлил алиби Джерри еще на полчаса. За полдня тела Леннарта и Лайлы уже так сильно остыли, что было очевидно: убили их утром, а значит, Джерри сделать этого никак не мог.

Трубку никто не поднял, и поэтому Джерри сделал последний в тот день незапланированный гениальный ход. Он оседлал мотоцикл и поехал навестить сестренку.

У следователей еще некоторое время оставались подозрения, что Джерри в курсе про трупное окоченение и что он специально позвонил в полицию как можно быстрее, дабы криминалисты назвали временем смерти ту часть дня, на которую у него имелось алиби.

Разумеется, по дороге к родителям Джерри ни о каком трупном окоченении не думал. У него вообще никаких мыслей в голове не было. Тем и хороша езда на мотоцикле. Мчишься себе с бешеной скоростью, а ход мыслей останавливается.