Ирвин Шоу - Ночной портье

– Я все же позвоню Штюбелю и скажу, что приеду к нему в десять утра, – заявил он.

– Тогда полиция приедет за вами.

– А, не верю я вам, – отмахнулся Фабиан.

– Поверьте мне, Майлс. Я твердо решил. По дороге мы больше не разговаривали. Когда приехали в отель, Фабиан пошел звонить по телефону, а я зашел в бар, не сомневаясь, что он присоединится ко мне. Я выпил уже второй стаканчик виски, когда Фабиан вошел в бар. Он выглядел более сосредоточенным, чем когда-либо. Сев рядом со мной у стойки бара, он крикнул бармену:

– Бутылку «Моэт и Шандон». И два бокала. – Он молча ждал, пока бармен нальет нам шампанское, затем поднял свой бокал и повернулся ко мне. – За нашу дружбу, – широко улыбнулся он. – А мне так и не пришлось поговорить с немцем.

– Очень хорошо, – кивнул я. – Я еще не звонил в полицию.

– Говорил я лишь со старухой, что живет у него, – продолжал Фабиан. – Плача, она рассказала мне, что минут через десять после нашего ухода явилась полиция и забрала ее хозяина вместе с картиной Тинторетто. Оказалось, что полтора года назад она была украдена из одной частной коллекции. – Фабиан громко рассмеялся. – Как видите, у меня были достаточно веские основания, чтобы привезти вас в Лугано, дорогой профессор Граймс.

Мы чокнулись, и Фабиан опять так зычно захохотал, что на него с любопытством стали оборачиваться другие посетители бара.

Покончив с делами в Лугано, на следующее утро мы сели в свой темно-синий «ягуар» и покатили в Гштаад. На сей раз за рулем сидел я, наслаждаясь легким ходом машины, которая, словно птица, неслась под ярким солнцем между заснеженными горными вершинами и бесчисленными холмами, раскинувшимися вдоль шоссе Цюрих – Берн. Фабиан пристроился на соседнем сиденье и мурлыкал под нос какую-то мелодию из концерта Брамса, на который водил меня несколько дней назад. Время от времени Фабиан ни с того ни с сего фыркал, как кот. Вспомнил, должно быть, незадачливого герра Штюбеля. Или представлял, каково тому приходится в тюрьме Лугано.

Мы миновали несколько чистеньких, ухоженных городков с опрятными улочками, геометрически правильные прямоугольники полей, богатые крестьянские угодья с огромными хозяйственными постройками, напоминавшими о земледельческих традициях края, уходящих корнями в далекое прошлое. Благодатная, процветающая земля, прославляющая трудолюбивого человека. Идиллический пасторальный пейзаж, чудесная мирная картина – невозможно было представить здесь марширующие армии, толпы беженцев – любая повседневная суета казалась тут неуместной. Господи, подумал я, знай эти порой попадающиеся нам полицейские, которые вежливо указывали направление движения на перекрестках, что за парочка сидит в новеньком синем «ягуаре», нас бы давно уже арестовали и выставили через ближайшую границу.

Дышалось мне легко и свободно. Здесь, в дороге, руки у Фабиана были связаны, так что, по меньшей мере, один день я был спокоен за наши деньги и не ощущал лихорадочного беспокойства, тревожной нервозности и состояния, когда меня бросало то в жар, то в холод всякий раз, как Фабиан оказывался поблизости от телефона-автомата или какого-нибудь банка. Этим утром я воздержался от приема сельтерской и уже предвкушал, какой аппетит нагуляю к обеду. А Фабиан, как водится, знал в Берне прекрасный ресторанчик и посулил угостить чем-то особенным.

Как обычно, от плавного уверенного хода машины я ощущал, как в моей мошонке разливается приятное тепло, и перебирал в памяти самые захватывающие мгновения ночи, проведенные с Лили во Флоренции, а также предвкушал встречу с Юнис, вспоминал ее прелестные веснушки, тихий голосок, нежную шею и викторианскую грудь. Будь она рядом со мной в данную минуту вместо Фабиана, я не сомневаюсь, что мы съехали бы с дороги и завернули в одну из прелестных бревенчатых гостиниц с названием вроде «Львы и олени» или «Отель трех королей», где сняли бы номер на день. Ладно, утешал я себя, тише едешь – дальше будешь, и сильнее надавил на педаль акселератора.

Посматривая на заснеженные вершины холмов по сторонам от дороги, я поймал себя на том, что уже опять не прочь встать на лыжи. Беготня по Цюриху и непривычное общение с банкирами и юристами настолько приелись мне, что свежий горный воздух и яркое солнце манили и притягивали как магнит.

– Вам приходилось кататься на лыжах в Гштааде? – поинтересовался Фабиан. Должно быть, заснеженные холмы вызвали у него те же мысли, что и у меня.

– Нет, – ответил я. – Я катался только в двух местах: в Вермонте и в Сан-Морице. Но я слышал, что в Гштааде трассы не очень сложные.

– Но шею сломать там вполне можно, – усмехнулся Фабиан. – Как, впрочем, и везде.

– А как катаются наши сестренки?

– О, как все англичанки. Рвутся на склон, как на штурм вражеской крепости… – Фабиан вдруг фыркнул себе под нос. – Придется вам попотеть. Это вам не миссис Слоун.

– Не напоминайте мне о ней, – взмолился я.

– Что, не выгорело? – лукаво спросил он.

– В какой-то мере да.

– Я недоумевал, зачем вы с ней связались. Сразу было видно, что она вам не пара.

– Так и есть, – честно ответил я. – Кстати, это все из-за вас.

– Почему? – изумился Фабиан.

– Я посчитал, что Слоун – это вы!

– Что?

– Я думал, что он украл мой чемодан, – пояснил я. Потом рассказал про коричневые ботинки и темно-красный шерстяной галстук.

– Бедняга, – посочувствовал Фабиан. – Вы потратили на миссис Слоун целую неделю такой короткой жизни. Я и впрямь теперь ощущаю свою вину. Она засовывала язычок вам за ухо?

– Случалось, – признался я.

– Мне пришлось терпеть это три ночи. В прошлом году. А как вам удалось выяснить, что Слоун тут ни при чем?

– Если не возражаете, я пока об этом умолчу. Припомнив жуткий миг разоблачения, когда Слоун застал меня в своем номере с этим дурацким гипсом на ноге и с его ботинком в руках, я решил, что эта кошмарная история должна умереть вместе со мной. А как он вышвырнул в окно мой ботинок и часы, подаренные миссис Слоун. Брр… Я зябко поежился.

– Вот как? – Фабиан надулся. – Но ведь мы же компаньоны?

– Да, конечно. Как-нибудь в другой раз, – пообещал я. – Когда нам обоим захочется посмеяться.

– Ну, этого недолго ждать, – протянул он. И умолк. «Ягуар» мчал по живописнейшей дороге, проложенной среди изумительно прекрасного соснового бора, чистенького и ухоженного, как и все в Швейцарии.

– Послушайте, Дуглас, – спросил Фабиан. – А остались у вас родственники в Америке?

Ответил я не сразу. Подумал почему-то сначала о Пэт, потом вспомнил Эвелин Коутс, своего брата Хэнка, озеро Шамплейн, вермонтские крутые склоны и даже номер 602. А на закуску еще Джереми Хейла и мисс Шварц.

– По большому счету нет, – сказал я наконец. – А почему вы спрашиваете?