Максим Кабир - Неадекват (сборник)

Вижу, как Виталина Степановна, тоже прислуживающая пирующим хозяевам, заламывает руки. Не понять, то ли старуха мучительно переживает за смертоубийство, происходящее внутри арены, то ли охвачена азартом.

Возвращаюсь на прежнее место. Делаю вид, что листаю бумаги. В действительности – кошусь на юго-восточную дверь, последнюю незапертую лазейку из места, которое я намерен превратить в новый круг Ада.

Вводная: сегодня ночью многим предстоит пострадать.

Контрвводная: всем плевать на переживания других. Мне – в том числе.

Дополнительный аргумент: невиновных нет.

Я не могу спасти одну жизнь, предупредив, например, Виталину Степановну, не подставив под удар весь план. Потому – либо все, либо ничего…

Смотрю на трупы, упакованные в целлофан. Смотрю на фиолетовые канистры, спрятанные за раздевалкой маленьких воинов. Какой приятный у них цвет. Будто у подсыхающих чернил стихов, написанных не разумом, а раздираемым на куски сердцем.

Опускаю планшет с бумагами, звонко объявляю победителей.

Мой голос не дрожит, сердце стучит не быстрее обычного.

Все три пса мертвы. Нокдаун не выжил, загрызенный насмерть прямо сквозь кожаный горжет. Бритва едва стоит на ногах. Из его ран вытекло столько, что я готов поставить деньги – парень не дотянет до утра. Относительно сносно себя чувствует только Рыжий Гном. Он и помогает уцелевшему товарищу покинуть арену.

Из двенадцати карликов в живых остается лишь восемь. Из семи бойцовских псов – четверо. Объявляю короткую паузу, пока трупы животных не вытащат с ристалища. Кровь, бегущую настоящими ручьями, уже впору смывать из брандспойта. Смотрю на ее загадочные, неспешные потеки, ускользающие в канализацию. Представляю, как сыто отрыгивает дом.

Марина подает горячие блюда. Остальные помогают ей по мере сил, складируя грязные столовые приборы и выкладывая новые, меняя бокалы и стаканы, обновляя салфетки и тарелки. Гладиаторы-недомерки штопают раны, пьют воду или разбавленное вино и готовятся к продолжению безумия…

Держа планшет перед собой, будто щит, я иду к звериным коробкам. Никогда не боялся собак. Но сейчас меня отчего-то охватывает жесточайший, неуемный страх, приковывающий ноги к полу.

– Держись-ка подальше, – предупреждает один из карликов, подтаскивающих короба к арене. Акцент забавный, рыкающий, очень подходящий к хищному разрезу глаз. – Этим тварям только шанс дай…

– Сейчас выпускаем Нагайну, – осекаю его, нарушая последний приказ Эдика и даже не удосужившись взглянуть в бумаги. Но планшетом помахиваю. – Планы изменились.

– Она уже дралась, – злобно возражает плечистый коротышка, глядит недоверчиво и презрительно. Будто не собирается сойтись в схватке с запертыми в пластике зверьми, а является их любящим дрессировщиком. – И вообще, где Эдуард?

– Не твое дело, – говорю сухо, резко, по возможности властно, и лицо кета вытягивается. – Я вместо него. Исчезни, я должен осмотреть животных и принять решение.

– Мудак, – сплевывает тот, но в сторону отходит. – Что б тебя сожрали…

Собаки, почуяв мое приближение, начинают с новыми силами бросаться на дверцы и рычать. Все четверо, разом, словно самый дикий квартет на свете. Осматриваю задвижки. Осматриваю пространство за спиной. Оцениваю дистанцию, отделяющую псарню от стола и раздевалки.

А затем понимаю, что ждать больше нельзя.

– Денис?! – с недовольством интересуется Алиса, привставая с места и выискивая меня взглядом. – Можно продолжать!

– Хорошо! – с улыбкой – самой настоящей, искренней улыбкой – кричу в ответ. Лицо хозяйки вытягивается, когда она понимает, в какой части гаража я нахожусь. Глаза ее вдруг вспыхивают, как у ночной птицы, угодившей в луч фонаря. – Продолжаем!

Спешно обхожу клетки, втиснувшись между ними и холодной стеной.

Нагибаюсь, почти ложусь на ребристые крыши переносок. Замечаю, до чего же они неестественно яркие и нарядные. Синие, как околыш на фуражке сотрудника НКВД, среди ночи постучавшегося в квартиру…

Переваливаюсь через края. Открываю одну клетку за другой. Псы, почуяв человеческий страх в нестерпимой близости, беснуются все сильнее. Я срываю один замок за другим. Выдергиваю заслонки. А затем упираюсь спиной в леденящую серость бетона. И рывком толкаю клетки вперед, словно делаю самое необычное в жизни упражнение по накачке бедерных мышц…

Мне только кажется, но на короткое мгновение в гараже образуется полнейшая тишина.

Не слышно ни звона посуды, ни разговоров, ни скрипа кожи или лязга металла.

Все взгляды прикованы к нескольким пластиковым ящикам, медленно скользящим по полу в направлении хозяйского стола…

А затем псы вылетают наружу. Обезумевшие, вкусившие крови или только алчущие ее.

И тогда начинается ад, о котором я мечтал!

Первой истерично вопит Марина, с грохотом роняя тяжелую утятницу и обливаясь соусом.

Валька Чумаков подпрыгивает, словно ему дали пинка, и замирает, глядя на западную металлическую дверь со сломанным ключом в замке.

Покер, оборачиваясь через плечо, стонет и машинальным жестом отправляет старенькие очки на лоб.

Пашок соображает чуть дольше других. Его рот лишь начинает отвисать в закономерном, но еще не рожденном вопросе: «Что за херня»?

Алиса становится угловатой . Ее словно нашпиговывает огромными спицами для вязания. В этот момент мне кажется, что сейчас она сбросит человеческую оболочку, приняв истинный монструозный облик. Вместо этого хозяйка хватает со стула Колюнечку, оттаскивая в сторону и заслоняя мальчика собой.

Петя кулем обмирает в моторизированном кресле, будто хочет потерять сознание. Но уже в следующий миг скалится хищной тварью. Отвратительной настолько, что я, даже будучи бойцовским псом, нападать бы не стал.

Жанна брезгливо морщится. Спокойно, будто ничего не происходит, ставит на стол винный бокал, но так, что у того отламывается толстая хрустальная ножка. Я замечаю, какие огромные у нее ногти… когти… нечто, выпирающее из кончиков пальцев… и совсем не завидую собаке, выбравшей ее целью.

Колюнечка сначала рукоплещет и радостно вопит. Затем его сгребает в охапку мать. Он вдруг осознает, что в этот раз иметь дело придется вовсе не с беззащитным пони. Кривится, готовый заплакать.

Константин рывком встает со стула. Два софита над его головой взрываются с резкими, неприятными хлопками.

– Тебе не уйти… – одними губами шепчет он.

Слышу это, даже несмотря на разделяющее нас пространство.

Полумрак, окруживший хозяина дома, густ и непроницаем, словно того осветили из антифонаря, генерирующего темноту. В ней горят алые глаза мужчины, и я успеваю заметить, как один из ротвейлеров со скулежом меняет направление атаки.