Максим Кабир - Порча

Серия «HorrorZone»

Серийное оформление: Юлия Межова

© Максим Кабир, текст, 2022

© Алексей Провоторов, обложка, 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2022

Двадцатого августа на стене в западной части подвала появился Нечестивый Лик. Двое мужчин прошли по длинному, озаренному гирляндой лампочек, коридору, свернули, позвенев ключами, отворили железную дверь, выкрашенную в желтый канареечный цвет. Наблюдая за манипуляциями тщедушного мужичка в спецовке, Костров размышлял о том, какой дурак выбирал краску. Ею же были превращены в желтые идиотские гармошки батареи центрального отопления.

Мужичок – Игнатьич – споро сбежал в попахивающий плесенью мрак, щелкнул выключателями. Эффекта пришлось подождать. Словно исподволь, зажглась заточенная в решетку лампа. Обрызгала светом цементный пол. За девять лет на должности Костров ни разу не бывал в подвале и, судя по всему, мало что потерял. Душный унылый бункер…

Он спустился по лестнице, фыркая. Великан Тиль выступил из темноты. Макушкой Тиль практически упирался в потолок. Пошел за Костровым следом.

Под вверенной Кострову территорией обнаружилось убегающее на десятки метров пространство, словно фундамент из спрессованной тьмы, которую не способна была разогнать одинокая лампа. Трубы в потрепанной изоляции, морок, вдруг напомнивший сорокапятилетнему Кострову, что в детстве он плакал, если мама гасила ночник. Источником глупых иррациональных страхов был гардероб, и так кстати сбоку от мужчин оказался невесть откуда взявшийся шкаф. Приземистый, с резной дверцей, в чешуйках отслоившейся синей краски.

Костров покосился на рухлядь. Тиль глухо чертыхнулся, поймав темечком паучьи тенета.

Сутулая спина Игнатьича маячила впереди.

Основная часть подвала находилась по правую руку: коленчатые трубы поделили ее на туннели. Слева валялся хлам, сносимый сюда годами: отслужившие свой век парты с нацарапанными именами давно повзрослевших школьников, размокшие картонные коробки, хромой стул.

Прижав к туловищу локти, чтобы не запачкать пиджак, Костров шел оловянным солдатиком за Игнатьичем.

– Да чтоб тебя! – Тиль протаранил очередную паутину.

– Тута вот, – булькнул Игнатьич. Прокуренные легкие сипели.

Он подвинулся, позволяя начальнику рассмотреть.

А смотреть было на что.

Давший течь кран в женском туалете целую ночь цедил мимо раковины воду. Затопило западное крыло, с первого этажа просочилось в оба подвала: в верхний, переделанный под вотчину Тиля, и во второй, самый нижний. Завхоз сетовала на вздувшуюся побелку. А здесь-то и вздуваться было нечему: голый бетон, известь в щелях.

И лицо на стене. От потолка до пола.

– Нечестивый Лик, – торжественно прокомментировал Игнатьич.

Не глядя на разнорабочего, загипнотизированный взором лица , Костров спросил:

– Какой Лик?

– Нечестивый. То бишь гнилостный.

Костров поскоблил ногтями гладко выбритый подбородок. Поймал себя на том, что задирает верхнюю губу. Высоко задирает, демонстрируя резцы и десны. Он сомкнул было, а потом облизал губы. Произнес хмурясь:

– И где ты слов таких нахватался?

– Дык Тамара сказала. Как увидала его. Нечестивый, грит. Скверна, грит.

– А что ж Тамаре Павловне на посту не сидится? Чего это она по подвалам шастает?

– Я виноват, – потупился Игнатьич, – сам ее привел чудо-юдо показать.

Веко Кострова дернулось. За глазными яблоками запекло. Жар нарастал. Померещилось, что если он не зажмурится, глаза вспыхнут ясным пламенем и сгорят.

– Никакое это не чудо-юдо, – мрачно изрек Тиль. – Потеки на стене, херь собачья.

Жар отступил, будто словами Тиль прикрутил газ на печи. В помещении даже стало как-то светлее, а рисунок потерял симметрию и четкость.

– Вот-вот, – живо согласился Костров и зашагал обратно к лестнице. – Люди дело говорят, херь. Ты б, мил-человек, занялся чем-то, ручку вон в учительской подкрутил, вместо того чтоб меня от дел отрывать.

Экскурсия завершилась. Мужчины ушли из подземелья и прихлопнули тьму желтой дверью.

Нечестивый Лик остался в подвале.

– Может, сходишь, отрегулируешь? – сказала медсестра, прерывая поцелуй.

Они лежали в огромной ванне, предназначенной для купания пациентов, хорошенькая девушка и ее коллега. Вода бурлила, становясь невыносимо горячей.

– Но там же холодно, – закапризничал санитар.

– А здесь тоже может похолодать.

Намек понят. Санитар нехотя выбрался из воды – к кранам и термометрам за стеклянной перегородкой ночной больницы.

Медсестра утиралась полотенцем и не видела, как за ее спиной некто подкрался к мужчине, накинул на шею удавку. Санитар поник.

Медсестра вставляла в волосы заколки, она не подозревала, что убийца в маске, неутомимый, могучий, приближается… кладет ладонь на плечо.

– Ну хватит, Бад. Мне пора возвращаться. Позавтракаешь со мной утром?

Она игриво прикусила указательный палец того, кого принимала за Бада. Оглянулась…

Паша Самотин клацнул по пробелу, и персонажи застыли на экране компьютера. Симпатичная медсестра окоченела в лапище Майкла Майерса.

– Мам? – Самотин прислушался, но единственным звуком было мерное жужжание процессора.

Однако же кто-то окликал его…

Паша встал из-за стола. Полуденное солнце заливало светом бесчисленные корешки книг, фигурки супергероев, столпившиеся на полках, постеры с рок-группами. Последние августовские деньки даровали жару, и племянница бабы Тамары выходила во двор позагорать, подставляла лучам плоский живот, серебрилась пирсингом в пупке. Хотелось бы Паше заговорить, познакомиться с ней – все же соседи, общий штакетник… но девушка выглядела слишком круто и неприступно, а Паша был наглым плейбоем разве что в фантазиях.

– Мам? – повторил он, высовываясь в прихожую.

В доме царила тишина.

Мама, полчаса назад возившаяся у плиты, куда-то испарилась.

«Глюки», – резюмировал Паша, поворачиваясь. Взгляд мазнул по окну. Снаружи на него смотрело чудище с красно-черной мордой и короткими рогами.

Паша выругался.

Чудище хохотнуло, стаскивая маску Дарта Мола, являя плоское несуразное лицо, обрамленное жесткими вихрами. По-своему чудищное, зато родное.

– Руд! Приехал!

Паша ринулся к окну, распахнул створки. Руд – Нестор Руденко – ловко взобрался на подоконник и через мгновение жал Паше руку. За две недели друг загорел и похудел, веснушки изгваздали щеки, нос, приплюснутый после знакомства с кулаком Рязана.