Джон Коннолли - Гнев ангелов

Харлан и Пол обычно охотились скрадом , то есть украдкой выслеживали зверя. Им не нравилось высиживать на деревьях, поджидая оленя, пользоваться каноэ или услугами загонщиков для обнаружения добычи. Они полагались только на свои глаза и опыт, отыскивая следы самцов: потертости, оставленные оленями на коре смолистых деревьев типа сосны, пихты или ели; оленьи лежки, где звери отдыхали; и излюбленные короткие тропы, обычно используемые оленями для сбережения сил при передвижении по лесу. Полдень давно миновал. Зная, что олень сейчас направляется в низины, где холодный воздух будет прибивать запах к земле, охотники следовали вдоль холмов. Харлан искал следы на земле, а Пол всматривался в лесные дали, ища легкие признаки движения.

После того как Харлан обнаружил в траве клочки рыжего подшерстка и увидел следы потертости оленя на коре старой пихты, спутники замолчали. Появился шанс удачно поохотиться, а время поджимало, поскольку свет начал убывать. Именно Пол первым заметил желанную добычу. Крупный самец с ветвистыми рогами из девяти отростков тянул по весу на пару сотен фунтов. Когда Пол приметил его, олений хвост уже был настороженно поднят, и животное приготовилось бежать, но до него оставалось от силы футов тридцать.

Пол выстрелил, но, похоже, поторопился. Олень покачнулся и споткнулся от удара пули, а затем развернулся и побежал.

Харлан не поверил бы в столь нелепую промашку, если бы не видел все собственными глазами. Такие неудачи обычно случались на охоте у новичков, воображавших себя настоящими лесными снайперами, хотя на их пальцах еще синели кляксы от офисной работы. Проводникам не раз приходилось приканчивать раненых животных, после того как их клиент-«охотничек» потерял след. Такому горе-охотнику не хватало сил, мужества и воспитания, чтобы пройти по следу подстреленного животного и прекратить его страдания. Раньше у друзей имелся список таких мазил, и они благоразумно предупреждали проводников о том, чем те рискуют, нанимаясь сопровождать их по лесу. Черт побери, самому Полу Сколлею не раз приходилось выслеживать раненого оленя и добивать его, сожалея о мучениях зверя, напрасной трате жизненных сил и осознавая, что вина медленной мучительной смерти ляжет на его душу. А сейчас он сам стал таким мазилой…

Глядя на то, как обезумевший от боли самец исчезает за деревьями, Пол словно онемел.

— Господи Иисусе! — наконец воскликнул он. — Что за чертовщина?

— Попал в ляжку, — отозвался Харлан. — Трудно сказать наверняка, но с такой раной он может долго продержаться.

Сколлей переводил взгляд с винтовки на свои пальцы и обратно, надеясь обнаружить, что неудачный выстрел получился из-за сбившегося прицела или очевидной слабости его собственной руки. Но так ничего и не обнаружил, а позднее частенько раздумывал, не стал ли тот промах тем самым знаковым моментом, когда тело начало предавать его, запустив процесс гибельного разрушения, словно рак зародился в нем в то самое мгновение, когда он спустил курок и выпустил пулю, а промашка вызвана тем, что его тело предательски дрогнуло, осознав перерождение первой клетки.

Но все эти мысли родились значительно позже. А тогда Харлан и Пол точно знали, что животному нанесена смертельная рана и что они обязаны прекратить его мучения. День сразу омрачился, и Харлан подумал, долго ли после этого Пол не сможет охотиться. Уж наверняка до конца этого сезона. Не в характере Пола было возвращаться в лес, чтобы доказать нелепую случайность своего промаха. Нет, он будет долго раздумывать над этим, проверять ружье, практиковаться на стрельбище за домом. И только когда убедится, что все его выстрелы попадают в яблочко, опять подумает о возможности взять на прицел живую тварь.

Раненый самец оставлял отчетливые следы: пятна темно-красной крови и вызванные отчаянным страхом экскременты на кустах и листве. Друзья спешили изо всех сил, но молодость обоих давно миновала, и преследование быстро их утомило. Обезумевшее животное неслось вперед куда глаза глядят, не пробиваясь к привычным тропам и не оставляя им никакой возможности сократить путь до знакомых мест оленьего обитания. Продвижение замедлилось. Скоро они уже обливались потом, и Харлан, налетев на низкую ветку, так сильно разодрал щеку, что капли крови запачкали воротник рубашки. Потом явно придется наложить швы, а пока Пол, достав из аптечки пару пластырей, залепил рану. Кровь свернулась и перестала течь, хотя от боли на глаза навернулись слезы. У Харлана мелькнула мысль, что в ране могла застрять какая-то щепка.

В лесу потемнело, ветви сходились над головами охотников, отрезая их от солнечных лучей. А потом вдруг появились облака, затенив остатки света, и заметно похолодало. Дневное тепло уходило так быстро, что Харлан почувствовал, как охладился даже его пот.

Он глянул на компас. Стрелка указывала на запад, но она явно врала, учитывая то место, где они в последний раз видели солнце. Харлан постучал по стеклышку, и стрелка изменила направление на восточное, но она вела себя как-то странно, почти как в тех фантастических фильмах, что показывали летом в кинотеатрах: ее направление менялось произвольно.

— Ты что, держал его рядом с ножом? — проворчал Пол.

Близость металла могла размагнитить компас.

— Нет, за кого ты меня принимаешь!

Такую глупость мог совершить только дилетант.

— Ну, тогда происходит какая-то чертовщина.

— Вот-вот…

Впрочем, друзья знали, что они двигались в северном направлении. Никто из них и не подумал повернуть назад, бросив оленя на произвол судьбы, несмотря на то что день близился к концу, лес вокруг стал гуще, деревья — старше и подступили сумерки. Вскоре совсем стемнело, и они вооружились фонариками, но не прекратили поиски животного. Кровавые следы по-прежнему указывали им путь, свидетельствуя о смертельной ране и о том, что она продолжает терзать оленя.

Они не могли позволить ему умереть от боли.

Тут Эрни Сколлей решил внести свой вклад в историю.

— Такова уж натура у моего брата, — пояснил он. — Да и Харлан такой же, — прибавил он, хотя, очевидно, вспоминал лишь покойного родственника. — Они не собирались бросать раненого самца. Эти парни не были жестокими. Вы должны понять это. А сами вы охотитесь?

— Нет, — признался я и заметил, как Эрни попытался скрыть самодовольную усмешку, словно я подтвердил его подозрения обо мне как о прирожденном городском слабаке. Но теперь настал мой черед кое-что добавить: — За животными не охочусь.

И пусть я проявил мелочность, но с удовольствием увидел, как самодовольство стерлось с его лица.

— В общем, — продолжил он, — мой брат терпеть не мог, когда страдала живая тварь, будь то зверь или человек. — Он судорожно сглотнул и закончил срывающимся голосом: — И вот под конец сам не вытерпел и своих страданий.