Александр Варго - Гурман

— Пошли. Не вздумай бежать! — бросил Виктор.

— Вы убили ее? — осмелившись, спросил Артур.

— Да. А потом прикончу тебя, — отчеканил Виктор. — Шевелись!

— Мне кажется, вы ошибаетесь. Она жива и все еще опасна. Я чувствую это.

Они направились обратно, но по дороге Артур отстал.

Виктор почувствовал неладное еще задолго до приближения к камере. Явственный запах гари витал в спертом воздухе подземелья. Боков убыстрил шаг. Его глаза разглядели на полу темные смазанные пятна. Словно тут кто-то полз.

Запах паленого стал сильнее. Виктор побежал, не чувствуя раненых ног, и ураганом влетел в камеру.

Она была там. Почерневшее, наполовину обугленное лысое чудовище. Лицо обожжено, тело голое. Вся одежда Милы превратилась в однородную черную кашу. От нее все еще курился едва различимый дым.

— Сережа, — проквакала она, приникнув к кувшину.

Мальчик горько плакал. Его клешни открывались и закрывались. Мила гладила их своей обожженной рукой, целовала и плакала.

— Уйди, — прохрипел Виктор, поднимая зубило.

— Мы уйдем вместе. Пусти нас. Пожалуйста. — Она перекатилась на бок и вцепилась в коляску. — Не забирай его у меня. Я всегда мечтала о ребенке.

— Мама! — закричал Сережа. — Не надо! Я боюсь!

Мила улыбнулась. Ее белые зубы страшно сверкнули на темном лице.

— Все хорошо. Мы будем вместе. Только ты и я, мой малыш. — Она стала толкать коляску перед собой.

Виктор не мог пошевелиться. Он хотел кинуться на это существо из ада, разорвать зубами черное от копоти горло, но беспомощно стоял как забытый, покрытый пылью манекен. Раздался стук. Виктор выронил молоток и зубило.

— Все будет хорошо, Сереженька, не плачь, — шептала Мила, продолжая ползти на карачках и толкать перед собой коляску.

У выхода она повернулась к Виктору и сказала:

— На все воля божья.

Сзади нее бесшумно возникла фигура Дантиста. Последовал короткий взмах, и в спину обожженной женщины вонзились вилы.

Глаза Милы округлились.

— Мама! — завизжал Сережа, вытягивая клешни.

Мила грузно осела на пол. Ее потрескавшиеся от жара руки судорожно обхватили кувшин с ребенком.

Дантист упер ботинок в голую спину сумасшедшей женщины, не без труда извлек вилы и воткнул их снова.

Ребенок надрывался от крика. Ослабленные пальцы женщины распрямились, выпустили клешни мальчика.

— Вот теперь точно все. — Дантист вытер лоб.

Его прищуренные глаза остановились на Викторе, который смотрел на мальчика, бьющегося в истерике.

— Кто это?

— Мой сын.

Дантист озадаченно перевел взор с кувшина на Виктора, замершего в ступоре, потом сказал:

— Я чувствую запах газа. Нужно валить отсюда. Ты идешь?

— Да. — Виктор поднял кувшин с сыном.

Дантист переступил через мертвое тело и поспешил из камеры. Боков вышел в коридор и тоже почувствовал запах газа.

Сережа громко плакал, мешал Виктору, больно щипал его.

— Потерпи, мой хороший, — прошептал Боков, с трудом передвигая израненные ноги.

Он боялся, что они задохнутся, прежде чем найдут выход из нескончаемого лабиринта. Лаз был обнаружен через несколько минут, но Виктору показалось, что прошла вечность. У ступенек стоял Дантист.

— Тут яма, — крикнул он. — Осторожно. Давай помогу.

— Я сам.

Байкер пожал плечами, развернулся и стал карабкаться наверх.

Виктор вгляделся в лицо сына. Мальчик умолк и испуганно смотрел на незнакомого мужчину.

— Не плачь, — выдавил Виктор, миновал яму и остановился рядом со ступеньками, чтобы передохнуть.

Когда он начал подниматься, щиколотку его левой ноги вдруг что-то сжало.

— Дядя Витя!

Боков взвыл от бешенства. Ребенок вздрогнул от испуга и вновь заплакал. Виктор поставил кувшин на пол и повернулся к Живодеру.

— Простите меня, — выдавил старик. — У нее в подсобке стояли баллоны с газом. Их много, и у всех я открыл краны. У меня есть спички. Мила хранила их на кухне. Они не отсырели, я проверял. Вы можете убить меня, но это ничего не изменит. Я сам давно хочу уйти. Я устал. Еще раз простите и прощайте. — Артур отодвинулся назад.

Боков бросил последний взгляд на удаляющуюся фигурку, грязный осколок никчемной жизни.

Потом он опустился перед кувшином и сказал:

— Сережка!

Мальчик утих, с удивлением глядя на Виктора.

— Я покажу тебе солнце.

Катя, Дантист и Гаучо ждали его. Оборванные, грязные и окровавленные, они взирали, как Виктор, спотыкаясь, нес громадный нелепый кувшин, из которого торчала детская голова и странные клешни. Ребенок щурился от света, удивленно крутил головой, а Виктор беззвучно плакал, яростно кусая губы, и без того изгрызенные.

Взрыв грохнул через шесть минут после того, как они вышли на тропу.

Спустя десять месяцев

Народу в придорожном кафе почти не было. Лишь два дальнобойщика не спеша доедали котлеты с жареным картофелем, шумно запивая все это кефиром.

— Ты не знаешь, зачем он позвал нас сюда? — спросила Катя.

Виктор покачал головой. Он был одет в светлые джинсы и легкую тенниску. Лицо ровное и спокойное, лишь на висках прибавилось седины. Несмотря на густые волосы, на черепе просвечивал громадный шрам.

— Если он не приедет в течение пяти минут, то я уеду, — сказал он.

— Дантист пунктуален, — проговорила Катя, пытаясь защитить байкера.

— Не сомневаюсь.

Катя видела, что Виктор напряжен и мало расположен к беседе. Она все порывалась спросить его о том самом мальчике, которого семь лет прятала в своем подземелье Мила, но уловила жесткий взгляд и решила, что сейчас это будет неуместно.

— Виктор, я понимаю, что это прозвучит глупо, но вы всегда можете позвонить мне. Я, конечно, не помогу вам грузить мебель. Но в моем лице вы всегда найдете внимательного слушателя.

— Это намек на свидание? — пошутил Виктор, и Катя засмеялась.

— Вы просто преображаетесь, когда на вашем лице улыбка, — сказала она.

На дороге послышался утробный рокот, нарастающий с каждой секундой.

— Вот и они, — произнесла Катя, приникнув к окну.

Вскоре к стоянке ресторана подъехали три десятка мотоциклов. Девушка сразу узнала Дантиста. Байкер ничуть не изменился — все та же седина, слегка утомленное худое лицо с трехдневной щетиной и неизменная брешь в зубах. Он снял черную каску, повесил ее на руль мотоцикла и зашагал к кафе.

— Привет! — Дантист улыбнулся щербатым ртом, и они с Виктором обменялись крепкими рукопожатиями.

— Что-то случилось? — поинтересовался Боков. — Надеюсь, все в порядке?

— Да, — ответил байкер и добавил: — Гаучо женится. Он бросил нас, принципиальных холостяков, и повесил на свою тощую шею супружеский хомут.

— Вот это новость! — воскликнула Катя. — Где же он?

— Должен подъехать с минуты на минуту со своей благоверной.