Array D.O.A. - Почтенное общество

— О котором пишут газеты?

Нил кивает:

— Она по самые уши увязла в этой истории. Ее разыскивает полиция. Ну вот, сказал, и полегчало.

— Черт возьми!

— А я и не заметил, как это случилось.

— Ну, это удел почти всех родителей. А что этот Скоарнек, ты навел о нем справки?

— Странный парень. Вчера вечером я раздобыл его адрес у его дружка. Якобы суперсекретный адрес. Отправился туда сегодня с утра и наткнулся на полицию, которая расположилась там как у себя дома. — Пауза, кажется, затянулась. — Это не все. Не я один искал Скоарнека вчера вечером. Там были еще два качка шпионского вида, spooks , которые тоже его искали. Не хочу драматизировать ситуацию, но если добавить ядерный след…

— Сеф в опасности. — Кук явно озабочен. — Как тебе помочь?

— Полицейского, который ведет расследование смерти Субиза и разыскивает Сеф, так сказать, как свидетельницу и якобы чтобы ее защитить, зовут Парис, он из Криминалки. Я с ним уже дважды встречался. Мне кажется, он не врет, но я бы хотел проверить. Посмотри, что можешь на него найти.

— Как только у меня что-нибудь будет, я тебе позвоню.

Выйдя от Кука, Нил заходит в кафе, заказывает пиво. Его одолевает страх. «Что я могу сейчас сделать, чтобы найти Сеф и помочь ей?» Замкнутый круг, и нет ответа. Только ждать. Вынужденное безделье. Какой контраст с атмосферой редакции, которую он только что покинул. В его воображении всплывают тронутые ностальгическими нотками воспоминания о репортерской деятельности, глубоко запрятанные после гибели Люсиль. Агентство Рейтер всего в двух шагах. Почему бы не завернуть туда, просто так? Обмануть ожидание. А может быть, там будут и старые знакомые?

Нил с некоторой неловкостью входит в агентство, но тут же сталкивается с двумя журналистами, которых знал на Ближнем Востоке. Приветствия, дружеские объятия. Очень рады видеть, тут же вспоминают добрые старые времена, показывают редакцию, представляют его молодым, которые не нюхали войны, рассказывают о его и своих подвигах.

Нил с удивлением понимает, что все так или иначе о нем слышали, а ведь прошло уже двадцать лет. Люди толпятся вокруг, пожимают руку легенде прошлых лет. Отец Сефрон в нерешительности, на старые воспоминания накладываются переживания последних дней, из ящиков извлекаются бутылки виски.

Пятиэтажное здание в конце Парижской улицы, прямо перед Круа-де-Шаво в Монтрё. Фасад весь в разноцветных разводах, а над подъездом, колонны которого украшены установленными на них разноцветными гипсовыми скульптурами, большой плакат с пурпурно-золотыми буквами приглашает: «Добро пожаловать!»

— Черт, искусство так и останется для меня загадкой, — сообщает Мишель, который, как всегда, сидит за рулем «кангу» и внимательно оглядывает сквот.

— Здесь как раз для тебя, все бесплатно.

— Если это искусство, я отрежу себе яйца.

— Осторожно, не шути так, а то как раз случай и представится. Ладно, пошли, что ли?

В дверях толпятся люди, любопытствующие вроде туристов и просто местные. Вход свободный.

— Ты уверен, что он здесь?

Жан вздыхает:

— Есть только один способ в этом удостовериться: пойти осмотреть все самим. Давай. Поднимай задницу и вперед, за дело.

Мишель выходит из машины, раздраженно хлопает дверцей и пересекает улицу.

Комнатка консьержа на первом этаже переоборудована в стойку администратора. За ней торчит лохматый парень, читающий журнал.

Полицейский из службы социальной информации подходит к стойке и, стараясь изобразить простака, здоровается.

— Как-то вечером я был у своего приятеля-галериста и увидел там эту штуку… — Он вытаскивает из кармана флаер с одной из картин Мари-Лин. — Я ищу человека, который это нарисовал.

Длинноволосый берет картонку, рассматривает ее.

Позади Мишеля, громко переговариваясь с вульгарной девицей в мини-шортах, проходит довольно занятный тип.

— Это старая выставка.

— Да, но эта художница…

— Нет ее больше здесь. — Тон безапелляционный.

— Но мои друзья мне сказали…

Лохматый с непроницаемым видом поднимается со своего места. Он очень высокий.

— Она уже давно отсюда уехала.

Ну и бугай. Мишель внутренне расхохотался, его хлебом не корми, дай подраться с такими амбалами. Большинство из них думает, что рост — это все.

— А может, вы знаете, где она теперь живет? Мне бы очень хотелось увидеть ее работы.

В холле появляется африканское семейство и на некоторое время привлекает к себе внимание длинноволосого. Он даже приветственно машет рукой последнему вошедшему — чернокожий улыбается во весь рот.

Мишель тем временем подробно осматривает помещение. На стене за стойкой администратора поэтажные планы дома и расположения мастерских. На плане третьего этажа, справа, написано Мари-Лин.

— Говорю вам, она уехала. Не думаю, что вы найдете здесь что-то на свой вкус. Хорошего дня.

Полицейский несколько мгновений рассматривает самодовольное лицо лохматого, ему так и хочется дать парню в рожу, потом он кивает и выходит.

Улыбчивый чернокожий уединился в мастерской скульптора на втором этаже и делает вид, что любуется работами хозяина. В его кармане вибрирует мобильник.

SMS. От Мишеля. Третий этаж направо.

Жан поднимается на этаж выше. Три мастерских. Закрыта только одна: справа. На двери, в отличие от двух других, никакого указания фамилии художника.

Жан подходит, прикладывает ухо к двери: слышит радио, затем обрывок разговора. Жан прислушивается, но слова различить невозможно, впрочем и так понятно, что говорят мужчина и женщина. Жан быстро оглядывается. Никого. Снова прислушивается к разговору. За дверью что-то живо обсуждают, потом неожиданно звучит «нет!», а за ним — имя. Жюльен! Он там!

— Эта мастерская закрыта.

Жан вздрагивает, но раздавшийся у него за спиной голос, тоже женский, очень спокоен.

— Я хотел проверить. — Жан оборачивается, на лице доброжелательная мина. — А так как хочется увидеть все…

Художнице, заговорившей с ним, лет шестьдесят, она невысокая и, наверное, в молодости была очень хорошенькой.

— Тогда пойдемте со мной. Покажу свою мастерскую. Мое изобретение — живопись пигментами, полученными из спрессованных органических отходов.

Большой предвыборный митинг во дворце «Омниспорт» в Клермон-Ферране. В раздевалках устроена гримерная для кандидата и в соседнем помещении буфет, где под неусыпным оком господина Пату и под гул голосов, якобы обмениваясь информацией и мнениями, советники и приближенные журналисты поглощают канапе с фуа-гра и копченой семгой.

В гримерной перед хорошо освещенным зеркалом сидит Герен, приехавший сюда со своей личной гримершей, на шее у него белое полотенце, чтобы рубашка не запачкалась.