Йен Фишер - Ночной консьерж

Ганди кивал растрепанной головой, и в пьяных глазах его Сержу чудились робкие проблески того, что философы прошлого смущенно называли счастьем.

– Не понять тебе, малахольному, не понять внутреннего сияния этих звезд! – Костя обнимал захмелевшего Ганди и спрашивал навзрыд: – Что? Больно тебе, турок? Больно? А у меня там, – он бил себя по груди, – птицы в неволе. Вот им больно!

А потом Сержа отправляли обратно в Москву. Как загружали в поезд, он помнил плохо. Кажется, Ганди, перекрикивая вокзальный репродуктор, распевал: «Глори, глори Ман. Юнайтед!» А Константин, подтверждая статус помощника режиссера, кричал проводнице, сложив ладони рупором: «Не переигрывай, оглобля! Ты должна проверить у него билет и строго спросить “А документ где?” Давай еще раз порепетируем! Спроси строго: “А документ где?” Лицом не елозь! Глазами играй. Во-о-от… теперь натуральней получается!» Кажется, девицы из театра совали Сержу в руки пластиковые муляжи пирожков и причитали: «На кого ж ты нас?.. Возвращайся, возвращайся, Юрий Гагарин!» Он еще помнил, как бухнулся на пыльный матрац без белья и уснул, впервые за последние дни не мучимый призраком Мансура, пугающего ворон на Дворцовой площади.

Проснулся оттого, что пахнущая хлоркой проводница трясла его за плечо и кричала в ухо:

– В депо?! Ты что, в депо захотел?!

Разбухший язык отказывался шевелиться в пересохшем рту, голова гудела, как колокол ярославского кремля после шестичасовой звонницы. Таксист выступил изощренным садистом – включил радио и закурил. Если бы Серж мог знать в тот момент, мечтая на время потерять голову, что настоящая пытка впереди! И есть все шансы остаться без головы в прямом смысле. Разве стал бы он лаять на таксиста? «Гав-гав!», подражая чудачествам Кости Муруди и манерам австралийского фокстерьера Батлера.

* * *

– Батлер, фу! Свои! – Добродушная пожилая фермерша прикрикнула на пса, отворяя Сержу ворота. – Мы его в честь Рэда Батлера назвали, – пояснила она, пока гость послушно стоял, давая псу обнюхать кроссовки. – Смотрел «Унесенные ветром»?

– Читал.

Аглая – так звали тетку Богдана – работала менеджером по размещению в местной сети трехзвездочных отелей «Бласко». Ничего особенного – «бед энд брекфаст» за семьдесят долларов в сутки. Богдан не обманул: его тетка просто излучала доброту и какую-то вселенских масштабов приветливость. Серж так и не понял, была эта приветливость врожденной или воспитанной долгими годами работы в сфере обслуживания. И если воспитана, то неужели и он лет через тридцать такой работы начнет угрожать окружающим чистым сиянием своего благодушия? Имея внушительную комплекцию, Аглая напоминала круглую ватрушку, которая разбухла от улыбок. Ее тесто все время находилось в состоянии подъема.

Она выделила Сержу маленькую комнату в мансарде уютного двухэтажного домика, в котором кроме нее проживал ее муж Итан, три кошки и фокстерьер по кличке Батлер.

– У нас при отеле есть курсы коридорных, – говорила она Сержу за обедом, который показался не просто набором вкуснейших блюд, а вдохновенной поэмой, в которой грибы, протертые с сыром и чесноком, маринованная черемша, утиные биточки были прочно повязаны сквозной рифмой с рагу из кролика.

– Ты обживись недельку, акклиматизируйся, а там я тебя пристрою на эти курсы. Боня по телефону сообщил, что ты парень толковый, работящий. Значит, месяца через три сможешь уже работать по должности. Да ты ешь, не сиди… Пятнадцать часов в самолете, шутка ли! Еще десерт будет. Я пудинг сливовый приготовила. – Она так старательно выговаривала полузабытые русские слова, что речь ее звучала необыкновенно выразительно.

Аглая улыбалась и смотрела на Сержа, как на сына, которого у нее никогда не было.

Он задохнулся при мысли о пудинге. Желудок уже не вмещал кроличье рагу, но и оторваться от него Серж тоже не мог. Неужели пришло время толстеть? И превращаться в добродушного толстяка? Вот так, неожиданно и буднично, подстерегла его буржуазность.

Кстати, где обещанные кенгуру?

Курсы коридорных походили на цирк. Учеников дрессировали, как животных, подающих надежды стать артистами на манеже. Их буквально натаскивали на клиента. Каждое действие необходимо было повторить сотню-другую раз, чтобы навсегда вбить в подкорку.

Гостиничное дело – и наука и искусство. Ненавязчивость и четкость. Предупредительность и деликатность. А еще неброская эффектность, как соблазнительная вишенка на вершине торта.

Встречать клиента в холле отеля, провожать его в лифте на этаж, размещать клиента в номере, подносить его вещи, решать бытовые проблемы: электричество, водопровод, холодильник, бар. Их натаскивали быть учтивыми, приветливыми, спокойными, невозмутимыми. Им приклеивали улыбки намертво. Консьерж обязан улыбаться клиенту, даже если его бабушка при смерти, машину увез эвакуатор, за ним гонится полиция, в кармане пусто, простатит донимает, а еще соседи за тощей фанерной перегородкой всю ночь не давали спать. Их учили обслуживать. Из них создавали образцовых слуг.

Он терпел. Он улыбался и подчинялся. И снова улыбался. Стоило ему почувствовать первые признаки подступающей к горлу тошноты гневом, как он начинал часто дышать, вспоминал песню Боба Дилана, и главное – потирал ладонью карман с воображаемым пистолетом. Спокойно, ведь это же игра, спокойно… Вот доиграю и пристрелю надменного.

Здешние учителя его хвалили, не то что в школе. Серж был на хорошем счету без всяких контрамарок влюбленного в Галю Богдана. Тетка Аглая увлеченно изнуряла его желудок выпечкой и тихо радовалась успехам. Лежа в постели с плеером и пачкой комиксов, он чувствовал, что с каждым днем получает все большее удовольствие от этой странной игры. Ему уже почти нравится обслуживать и подчиняться! Однажды, проснувшись на рассвете от лая Батлера, бегавшего во дворе за птицами, он на несколько секунд почувствовал приятный озноб при мысли о предстоящей работе и подумал: «Наверное, это люди и называют счастьем?»

Через три месяца обучения Сержа взяли в отель на должность коридорного. Он снова играл, получал удовольствие, улыбался, потому что уже не мог не улыбаться. Мышцы лица будто свело судорогой. Он играл и прислуживал, ощущая игру как свою вторую кожу. Спустя полгода благодаря улыбке и увлеченной игре он стал консьержем.

Консьерж – бог любой гостиницы. Он узнал это очень быстро и еще быстрее привык к этому. Консьерж олицетворяет отель в глазах клиента. Он способен решить любую проблему в стенах заведения и за его пределами. Забронировать столик в модном ресторане, где все расписано на месяц вперед, достать билеты на концерт Мадонны, получить места в вип-ложе на главном футбольном матче сезона. Консьерж может превратить жизнь гостя не только в отеле, но и за его пределами в особенный праздник. Правда, это он понял только три года спустя, за пять тысяч километров от Австралии. В России, в Москве.