Линкольн Чайлд - Холодная месть

Вайс вылил в рот полбокала джулепа.

— Фауст так проявил себя в Освенциме, что был откомандирован в Дахау, чтобы создать лабораторию для экспериментов над людьми. Об этих экспериментах известно немного. Фауст гораздо успешнее, чем Менгеле, скрывал следы своих преступлений. Он уничтожил записи, умертвил свидетелей. Но похоже, жесткостью и зверством он не уступил Менгеле. Возможно, и превзошел его. О его «работе» я говорить не буду. Если вам захочется узнать, до каких низостей может пасть человеческая душа, читайте сами. Все в этой папке. Лучше перейдем к случившемуся после войны. После сдачи Берлина и капитуляции Фауст ушел в подполье, благо желающих помочь беглому эсэсовскому врачу хватало. Он прятался на чердаке — по иронии судьбы, как несчастная Анна Франк. У этих желающих помочь оказались то ли неплохие связи, то ли большие деньги. А возможно, и то и другое.

— Почему вы так думаете?

— Они сумели изготовить либо достать фальшивые документы очень высокого качества: паспорта, свидетельства о браке и тому подобное. Вольфгангу Фаусту дали фальшивый паспорт на имя Вольфганга Лансера. Ближе к концу сороковых — в точности неизвестно, когда именно, — его вывезли из страны и переправили в Южную Америку. Сначала в Уругвай. Мне потребовалось десять лет, чтобы вызнать, куда делся Вольфганг Фауст после войны. Он селился в далеких захолустных городках, зарабатывал лечением крестьян, но долго на одном месте не засиживался. Вернее, ему не позволяли засиживаться. Цены он заламывал непомерные и временами не удерживался от искушения попробовать свои фирменные, так сказать, средства, отчего пациенты нередко умирали.

— Закоренелый экспериментатор, — пробормотал Пендергаст.

— В тысяча девятьсот пятьдесят восьмом я выследил его в Уругвае. Но Фауст как-то пронюхал, что я взял след, и сменил паспорт. Стал Вилли Линденом, сделал пластическую операцию и перебрался в Бразилию. Там примерно в тысяча девятьсот шестидесятом году его след оборвался. Как в воду канул. Мне не известно ничего, подчеркиваю, абсолютно ничего о том, где он жил и чем занимался. И лишь четверть века спустя, в тысяча девятьсот восемьдесят пятом, скорее по счастливой случайности, чем как результат расследования, я натолкнулся на его могилу. Останки опознали по рентгенограмме челюсти, а позднее и по анализам ДНК.

— Когда он умер?

— Насколько я смог установить, в конце семидесятых. Тысяча девятьсот семьдесят восьмой или девятый.

— И вы ничего не знаете о том, чем он занимался двадцать лет?

— Я пытался. — Вайс пожал плечами. — Видит бог, я пытался изо всех сил.

Он одним глотком прикончил напиток. Руки старика заметно дрожали.

Несколько минут оба молчали. Затем Вайс пристально взглянул на агента.

— Мистер Пендергаст, скажите мне: отчего вы интересуетесь Вольфгангом Фаустом?

— У меня есть основания полагать, что он, возможно, связан с гибелью одного из членов моей семьи.

— Да, само собой… Так он «связан» с тысячами семей… Впрочем, после того как я обнаружил могилу, его дело, по сути, закрыли. Другим охотникам за нацистами было неинтересно заполнять лакуны в биографии Фауста. Преступник мертв, к чему лишние хлопоты? Но по-моему, найти мертвое тело или передать еще живого нациста правосудию недостаточно. Мы должны выяснить все возможное об этих монстрах. Понять и узнать — наша задача и долг. А в деле Фауста столько вопросов, оставшихся без ответа… Почему его похоронили в простом сосновом гробу? Отчего никто в окрестностях не имел понятия, кто это? Ни один человек в радиусе двадцати пяти миль от могилы и слыхом не слыхивал о человеке по имени Вилли Линден. А после несчастного случая со мной продолжить дело некому. Мне говорят: брось это, Меир, злодей давно умер. Могилу его ты нашел — что еще надо?.. Я не жалуюсь, но правда в том, что никому это оказалось не нужно.

Вайс со звоном поставил пустой стакан на стол, резко подтолкнул папку к Пендергасту.

— Хотите узнать больше о том, чем занимался Вольфганг Фауст в последние двадцать лет своей жизни? Выясните это. Продолжите мою работу!

Он схватил агента за запястье. Этот калека, прикованный к инвалидному креслу, добродушный и общительный, яростью и упорством мог поспорить со львом.

Пендергаст шевельнул рукой, стараясь высвободиться, но Вайс не отпускал.

— Продолжите мою работу! — повторил он. — Выясните, где был этот демон, чем занимался. Тогда мы наконец поставим точку в деле «Доктора из Дахау». — Он посмотрел прямо в глаза гостю. — Вы сделаете это?

— Сделаю, что смогу, — ответил Пендергаст.

Вайс ослабил хватку и, чуть помедлив, выпустил запястье Пендергаста.

— Но будьте осторожны! Даже сейчас у демонов, подобных Фаусту, хватает приверженцев и последователей. Они хранят жуткие секреты нацистов, иногда даже из-за могильной черты.

Он с силой ударил по ручке кресла.

— Я буду осторожен, — пообещал Пендергаст.

Приступ гнева миновал, и лицо Вайса опять стало добродушным и спокойным.

— Значит, нам осталось только выпить еще по одной — если вы не против, конечно.

— Очень даже не против. Пожалуйста, скажите жене, что она готовит великолепный джулеп.

— О, из уст джентльмена с самого настоящего Юга это трижды комплимент!

Старик взялся за кувшин и снова наполнил бокалы.

Кабинет доктора Острома в «Маунт-Мёрси» некогда был приемной работавшего при больнице «специалиста по душевным болезням». Эстерхази подумал, что подобного рода преемственности стоило ожидать. Кабинет еще носил следы тех времен, когда «Маунт-Мёрси» была больницей для весьма обеспеченных людей: большой мраморный камин в стиле рококо, причудливая лепнина, хрусталь в окнах, теперь забранных стальными решетками. Того и гляди, войдет дворецкий в белом галстуке, с бокалом шерри на серебряном подносе.

— Итак, доктор Пул, — произнес Фелдер, подавшись вперед и упершись ладонями в колени, — что вы думаете о сегодняшней консультации?

Умный, простодушный, нетерпеливый энтузиаст. Эстерхази смотрел на него с откровенным удовольствием. Мысли Фелдера настолько захватила странная болезнь Констанс и ее удивительная личность, что доктор начисто утратил профессиональную объективность и необходимое исследователю сдержанное благоразумие. Эстерхази же интересовался Констанс всего лишь как пешкой в его игре. Это давало ему огромное преимущество перед простофилями, зачарованными ее ненормальностью.

— Полагаю, доктор, вы обращались с нею в высшей степени тактично и осторожно. Адресоваться к ее ложным представлениям не прямо, а только в контексте общей картины, стоящей за ними, — несомненно, выигрышная стратегия. Должен признаться: когда я решил обратиться к вам, у меня было весьма пессимистичное мнение о перспективах лечения. Думаю, вы не хуже меня, а возможно, и лучше знаете о долгосрочном прогнозе развития параноидальной шизофрении. Результаты моей прежней работы с нею были, как я уже говорил, менее чем удовлетворительными. Но теперь должен с удовольствием констатировать: неудавшееся мне, очевидно, удается вам, и в такой степени, какая мне не представлялась возможной.