Линкольн Чайлд - Холодная месть

— Мне неинтересно, что вы собираетесь делать. Я хочу знать, что вы сделали.

— Но вы обещали помощь. «Фергельтунг».

— И?

— Я планирую привезти на борт гостью.

— Кого??

— Невольную гостью. Особу, близкую к Пендергасту.

— Как я понимаю, в качестве наживки?

— Да. Пендергаст явится на яхту, и с ним будет покончено раз и навсегда.

— Звучит рискованно.

— Я проработал все до малейших деталей.

Фальконер протяжно выдохнул:

— Я готов обсудить с вами детали. Но не по телефону.

— Отлично. Мне понадобятся пластиковые наручники, кляп, веревка, изоляционная лента и прочее.

— Это хранится в безопасном месте. Мне потребуется время, чтобы переместить нужное вам на борт. Приходите вечером, обсудим.

Фальконер оборвал связь, передал трубку ожидающему матросу и проводил его взглядом. Затем взял бокал, и вскоре его лицо приняло прежнее выражение умиротворенного довольства.

Нед Беттертон ехал по Франклин-Рузвельт-драйв на взятом напрокат «шевроле-аэро». Настроение у репортера было хуже некуда. Через час следовало вернуть автомобиль в прокат у аэропорта, а вечером улететь домой в Миссисипи.

Все, маленькое репортерское приключение завершилось.

Сейчас трудно поверить в то, что несколько дней назад везение шло сплошной полосой. Он так здорово раскусил «парня-иностранца в плаще»! Используя метод социальной инженерии, известный как «претекстинг», позвонил в «Дикси эрлайнз», выдал себя за копа и выведал адрес Фальконера, прилетевшего в Миссисипи двумя неделями раньше: Нью-Йорк, Ист-Энд-авеню, 702.

Легко, да. Но тут-то он и уперся в стену. Во-первых, дома 702 по Ист-Энд-авеню не существовало в природе. Улица была всего в десяток кварталов длиной, шла прямо у берега Ист-Ривер, номера домов кончались задолго до 702-го.

Затем Нед выследил специального агента Пендергаста. Проводил до особняка под названием «Дакота». Но домище оказался натуральной крепостью, пролезть невозможно. В будке у входа всегда торчал портье, внутри постоянно околачивались привратники и лифтеры, на попытки разговорить отвечали вежливо, но твердо, делая бесполезными все уловки и увертки. Не удалось ни проникнуть в здание, ни получить какие-либо полезные сведения.

Беттертон попытался вызнать что-нибудь про капитана нью-йоркской полиции. Но женщин-капитанов оказалось несколько, и кого бы и как он ни спрашивал, но так и не смог выведать, кто сотрудничал с Пендергастом и летал в Нью-Орлеан. Наверняка это было неофициально, не по служебному заданию.

А главной проблемой был сам чертов огромный дурацкий Нью-Йорк. Никого не разговорить, все как параноики: «частная жизнь», «личная информация» и прочее. Это не Дальний Юг…

Оказалось совершенно непонятно, как здесь говорить с людьми, какие шестеренки вертеть, как втираться в доверие, задавать вопросы. Даже акцент стал проблемой — люди сразу настораживались.

После неудачи с Пендергастом Беттертон вернулся к поискам Фальконера и почти преуспел. Исследуя возможность того, что объект использовал фальшивый номер на настоящей улице — ведь Ист-Энд-авеню не самый лучший выбор для фальшивого адреса, — Беттертон прошел ее от начала до конца, стуча в двери, останавливая прохожих на улице, спрашивая, знает ли кто живущего неподалеку высокого блондина с уродливой бородавкой на лице, говорящего с немецким акцентом. Большинство — типичные ведь ньюйоркцы — либо отказывались разговаривать, либо советовали убираться подальше. Но некоторые из людей постарше оказались вежливее и разговорчивей. От них Беттертон узнал: этот район, известный теперь как Йорквиль, раньше был центром немецкой эмиграции. Старики с тоской вспоминали рестораны «Ди Лореляй» и «Кафе Моцарт», чудесные пирожные в «Кляйне кондиторай», яркие красивые танцзалы, где каждую ночь танцевали польку. Теперь все исчезло, сменилось безликими закусочными, супермаркетами и бутиками.

Несколько человек подтвердили, что да, видели такого типа. Дружелюбный старичок даже сказал где: у заброшенного, разваливающегося здания на Ист-Энд-авеню между Девяносто первой и Девяносто второй улицами, у северной оконечности парка Карла Шютца.

Беттертон начал «пасти» здание и вскоре выяснил, что тут невозможно слоняться без дела и притом оставаться незамеченным и не вызывать подозрений. Пришлось взять напрокат машину и наблюдать из нее. Он провел три изнурительных дня, наблюдая. Часы с невыносимой медлительностью сменяли друг друга, а в дом никто не входил и никто из него не выходил. Деньги были потрачены, время отпуска заканчивалось. Хуже того, Крэнстон названивал каждый день, интересуясь, где черти носят подчиненного. Намекал, что незаменимых нет.

Так и подошло к концу время, отведенное для розысков в Нью-Йорке. Билет на самолет сдать нельзя, сменить рейс стоит четыреста долларов. А денег таких уже нет.

И потому в пять часов вечера Беттертон ехал по Франклин-Рузвельт-драйв к аэропорту, собираясь сесть на самолет и улететь домой. Но когда увидел знак, указывающий на выезд с Ист-Энд-авеню, в нем вдруг всколыхнулась надежда, странная, неразумная — и необоримая. Захотелось на минутку свернуть, глянуть напоследок еще раз. И смириться с разочарованием.

Места припарковаться не было, и Беттертон начал делать круги по кварталу. Безумство. Точно ведь на рейс опоздаешь! Но, проезжая в четвертый раз, он увидел, что перед руинами остановилось такси. Заинтригованный, он подъехал, дерзко припарковался прямо перед ожидающей машиной, вытащил карту и, притворившись, что разглядывает ее, стал наблюдать за видимым в зеркале заднего вида входом в полуразрушенное здание.

Прошло пять минут, дверь открылась. На улицу вышел человек с парой увесистых сумок в руках. У Беттертона перехватило дыхание. Высокий худой блондин. Даже издали заметна бородавка под правым глазом.

— Да провалиться мне, — прошептал Нед.

Блондин швырнул сумки в такси, забрался внутрь и захлопнул дверь. Машина немедленно тронулась, проехала мимо «шевроле». Беттертон глубоко вдохнул, отер ладони о рубашку, отложил карту. Затем, вдохновенно и цепко взявшись за руль, покатил за такси, которое свернуло на Девяносто первую улицу и направилось на запад.

Доктор Фелдер ощущал себя третьим лишним. Доктор Пул и Констанс жизнерадостно гуляли под руку по зоопарку Центрального парка. Уже зашли к котикам, поглядели на полярных медведей, Констанс попросила показать японских снежных макак. Она казалась гораздо оживленнее, раскрепощеннее, чем когда-либо. Конечно, обычная сдержанность осталась. Странно было бы полагать, что особа настолько флегматичная может запрыгать от радости. Но всегдашняя настороженность определенно понизилась на градус-другой. Правда, Фелдеру не доставляло особого удовольствия, что его пациентка раскрепостилась с посторонним доктором.